Его кусали комары ее кусали муравьи
НИКОЛАЙ ГЛАЗКОВ (1919-1979)
Полезен также унитаз, но это не поэзия
* * *
Была зима. Всесильный город
Был опрокинут в зимний холод,
И кое-кто считал, что новый
Настал период ледниковый.
Однако к счастью для планеты
В июне наступило лето!
1956
* * *
Давно хотел сложить стихи про то,
Что не люблю я зимнего пальто.
Ношу его из-за проклятой стужи,
В пальто мне плохо, без него мне хуже!
1958
ПОЧЕМУ ЛЮДИ УМИРАЮТ?
Люди умирают почему?
Не влечет их никакая тьма.
Люди умирают потому,
Что приходит каждый год зима.
Ну, а там, где стужи не бывает,
Смерти все равно не превозмочь.
Почему же люди умирают?
Потому что наступает ночь!
1960
СЕНТЯБРЬСКАЯ СТУЖА
В моей душе добро и зло
Оставили свой след.
Мне не везло и не везло
В теченье многих лет.
Наисквернейшая стезя
Мне выпала опять:
Я нынче там, где жить нельзя,
Где можно умирать.
1964
* * *
Зачем нужны на белом свете
Свирепый холод, буйный ветер,
И дождь двухмесячного стажа,
И ночи, черные, как сажа?
Землетрясенья, наводненья,
Я тоже ставлю под сомненья,
Хоть знаю: катастрофы эти
Рельеф меняют на планете!
А вот шакалы и гиены
Стоят на страже гигиены,
И волки, коршуны и щуки
Нужны, по мнению науки.
И комары приносят благо,
Но тем не менее однако
Явлений много только вредных —
И никакой отрады нет в них!
1970
* * *
Ты, как в окно, в грядущее глядишь —
И все равно мужчину победишь.
А он, стерпя сто двадцать пять обид,
Потом тебя спокойно победит.
Однако вы перехитрите в быте —
И не как львы, — как кошки, победите.
Потом на нас потомки поглядят
И сложат сказ о том, как победят.
Я снова жду с тобой желанной встречи,
Но слова «побежду» нет в русской речи.
* * *
Поезд едет ду-ду-ду,
Чрезвычайно скоро.
Он везет не ерунду,
А стихи Глазкова.
И за будущие дни
Я не беспокоюсь,
Потому что искони
Верю в этот поезд.
* * *
Полотно. Ермак. Татары.
Это будет Суриков,
Ну, а тут идут в тартары
Племена мазуриков.
Одеянья оборванцев
Ярче, чем мозаика.
Жизнь их будет обрываться,
Словно стих прозаика.
И прольется кровь густая
Самобытным суриком.
Наши дни, видать, устали
Дань платить мазурикам.
1938
* * *
Мы подрубим сучки,
На которых сидим,
И сожжем свои корабли.
И я буду один, и ты будешь один,
Словно иначе мы не могли.
И уйдем, и не выпьем стаканов до дна,
И покинем праздничный пир,
И ты будешь один, и будет одна,
Та, которую кто-то любил.
Я поссорюсь с тобой,
Ты расстанешься с ней,
И настанет такой денек,
Что ты будешь один,
но не станешь сильней,
Оттого, что ты одинок.
1945
* * *
Тает снег, лежащий на крыше,
Ибо так установлено свыше.
1958
НА СТАДИОНЕ
Команды мастеров гоняли мяч.
Мяч бешено взлетал, о ноги тычась.
Смотрела на футбольный этот матч
Толпа людей примерно в двадцать тысяч.
Они болели. Я болеть не мог,
И оставался их восторгам чуждым.
Я был на стадионе одинок;
И не был я охвачен стадным чувством.
1957
* * *
Своих стихов не издавая,
Ищу работу отовсюду,
Пилить дрова, не уставая,
Могу с рассвета до салюта.
Могу к Казанскому вокзалу
Доставить чемоданов пару.
Могу шататься по базару
И загонять там что попало.
В Поэтоград моя дорога,
Меня среда не понимала,
Так что могу я очень много
И в то же время очень мало.
1944
* * *
Украшают флаги ад,
Ветрами играя.
Это только плагиат
Будущего рая.
1943
ПОЭТ И ДЬЯВОЛ
— Не считаясь с тем, что говорят,
Ты нуждаешься в насущном хлебе.
Хочешь — и не будет звезд на небе.
Дам тебе за это миллиард.
Все откроются перед тобой пути,
И тебя признает вся страна.
— Отойди
От меня, сатана.
1943
* * *
Мир нормальный, нормированный,
По порядкам нумерованный
Совершает в ногу шествие,
Я ж стою за сумасшествие.
1943
* * *
Обнаружили воровку,
Что похитила веревку.
Уголовный кодекс в силе,
На суде ее спросили:
«Отвечай ты нам, воровка,
Для чего тебе веревка?»
И ответила девица:
«Я хотела удавиться».
1943
* * *
Мне говорят, что «Окна ТАСС»
Моих стихов полезнее.
Полезен также унитаз,
Но это не поэзия.
1940-е годы
* * *
Писатель рукопись посеял,
Но не сумел ее издать.
Она валялась средь Расеи
И начала произрастать.
Поднялся рукописи колос
Над сорняковой пустотой.
Людей громада раскололась
В признанье рукописи той.
Одни кричали: «Это хлеб,
И надо им засеять степи!»
Другие — что поэт нелеп
И ничего не смыслит в хлебе.
1942
* * *
А если пыль дорожная
И путь ведет в Сибирь,
То все равно как должное
Приемлю эту пыль.
1942
* * *
Иголка тонет в блюдечке с водой,
Поэзии тут нету никакой!
Когда иголка по воде плывет,
Не проза, а поэзия живет!
Источник: Прислал читатель
* * *
Шебуршит колючий снег.
В стужу и во мраке
Мерзнет бедный человек —
Лучший друг собаки.
1979
И неприятности любви
В лесу забавны до поры:
Её кусали муравьи,
Меня кусали комары.
* * *
Не все, что сложное —
Ложное;
Не все простое —
Пустое!
Источник
Минисборник 4
Продолжу начатое в Минисборнике 3.
Путь из Воронежа в Санкт-Петербург лежит через Москву. Одним из самых московских поэтов был Николай Глазков (1919 – 1980) – тот самый Летающий мужик из фильма Андрея Тарковского «Андрей Рублев». (Во время съемок Глазков даже сломал ногу). Поэт, придумавший и осуществивший «самсебяиздат». Поэт, многие строки которого стали афоризмами. «Чем столетье интересней для историка, тем для современника печальней», «Один цыпленок славу приобрел и тотчас заявил, что он орел», «Тяжела ты, шапка Мономаха, без тебя, однако, тяжелей». И многие другие.
О Глазкове писали:
« Глазков – это один из самых оригинальных поэтов, встретившихся мне на моем долгом литературном пути. … Это, наверное, один из самых необычных, парадоксальных, зачастую алогичных русских поэтов».
/Сергей Наровчатов/
«Он остался на перевале.
Обогнали? Нет, обогнули.
Сколько мы у него воровали,
А всего мы не утянули».
/Борис Слуцкий/
«Тот самый двор, где я сажал березы,
был создан по законам вечной прозы
и образцом дворов арбатских слыл;
там, правда, не выращивали розы,
да и Гомер туда не заходил…
Зато поэт Глазков напротив жил».
/Булат Окуджава/
« В каждой литературе есть люди, призванные открывать новые возможности языка, новые грани слова. Это – пролагатели путей, прорубатели просек. Слава и признание приходит к ним чаще всего поздно, но приходят! Таким был в нынешней русской поэзии Николай Глазков».
/Эдуардас Межелайтис/
«Николай Глазков – москвитянин сюрреалист. Глазкова ни с кем не спутаешь, он ни на кого не похож, точнее, похож на самого себя! У него все афористически просто, стих не захламлен эпитетами и метафорами. В нем усмехается черный юмор и дохристианская непосредственность.
Ее кусали муравьи,
Меня кусали комары, –
Так мог Шекспир написать».
/Андрей Вознесенский/
«Глазков – поэт не события, а глубинного процесса. Он ищет органику жизни и всегда ощущает ее образно. Главными своими достоинствами в ранних стихах он называет откровенность и неподдельность. Это приложимо и к поздним его стихам. Добавим: откровенность иронии и неподдельность поэтической игры.
Размышляя о Глазкове, ощущаешь незаурядный масштаб этого поэта, его многогранность и сложность».
/Давид Самойлов/
«Николай Глазков – большой, неповторимый поэт. Корни его творчества уходят глубоко в народную стихию. Может быть, скоморохи были его далекими предтечами…».
/Александр Межиров/
Но лучше всего о поэте говорят его стихи.
Черный ворон, черный дьявол,
Мистицизму научась,
Прилетел на белый мрамор
В час полночный, черный час.
Я спросил его: — Удастся
Мне в ближайшие года
Где-нибудь найти богатства? —
Он ответил: — Никогда!
Я сказал: — В богатстве мнимом
Сгинет лет моих орда,
Все же буду я любимым? —
Он ответил: — Никогда!
Я сказал: — Невзгоды часты,
Неудачник я всегда.
Но друзья добьются счастья? —
Он ответил: — Никогда!
И на все мои вопросы,
Где возможны «нет» и «да»,
Отвечал вещатель грозный
Безутешным НИКОГДА.
Я спросил: — Какие в Чили
Существуют города? —
Он ответил: — Никогда! —
И его разоблачили!
Писатель рукопись посеял,
Но не сумел ее издать.
Она валялась средь Расеи
И начала произрастать.
Поднялся рукописи колос
Над сорняковой пустотой.
Людей громада раскололась
В признанье рукописи той.
Одни кричали: «Это хлеб,
И надо им засеять степи!»
Другие — что поэт нелеп
И ничего не смыслит в хлебе.
«Аз тебе хоцю!» — писал писалом
На берёсте грамотный мужик.
Был, наверно, откровенным малым
И в любви желанного достиг.
Так непринужденно, откровенно
И нелицемерно хорошо
На бересте до него, наверно,
Милой не писал никто еще!
Это удивительно похвально,
Что сумел он грамоту постичь
И сказать так просто, гениально,
Чтоб в любви желанного достичь:
— Аз тебе хоцю. —
Здесь взлет отваги,
Честное влечение души.
Мой коллега-лирик, на бумаге
Попытайся лучше напиши!
Раннее утро. Москва тиха,
Птички: чирик-чирик!
Странно и мудро слова стиха
Я подбирать привык.
Женщина рядом. Ее люблю.
Часики бьют: тик-так!
Я почему-то не сплю, а пью,
Пью с любимой коньяк.
Пью за нее, за стихи, за рассвет
И за счастье, которого нет!
Нет его. А почему?
Счастье, оно приходит потом,
А может, счастье не в счастье самом,
А в стремленье к нему?
Я не тот, кто дактиль и анапест
За рубли готовит Октябрю.
Я увижу на знаменах надпись,
А услышу надпись: «Лю-я-блю».
Лю-я-блю. Моя любовь разбита.
Это слово тоже разрублю.
Потому что дьявольски избито
Словосочетанье: Я люблю.
О Муза!
Белый стих, как белый снег,
А холод неприятен, как чеснок,
И я, как благородный человек,
В конце строки рифмую каждый слог.
Но стих без рифмы нынче входит в моду,
Причем скрипит, как ржавая кровать.
И если хочешь, то тебе в угоду
Я напишу касыду или оду,
Которую могу не рифмовать:
Ты церковь Василия Блаженного,
Я христианин, любящий своего ближнего.
Ты Государственная Третьяковская галерея,
Я приехал за десять тысяч верст, чтобы увидеть тебя.
Ты кинофильм «Скандал в Клошмерле»,
Я враг всякого лицемерия.
Ты редактор сборника,
Я — именуемый в дальнейшем «автор».
Я смотрю на облака,
Я смотрю на деревья,
Я смотрю на бутылки,
Я смотрю на тебя.
Ты веселая,
Ласковая,
Добрая,
Умеешь бегать, прыгать и плавать!
Ты подобна утренним лучам восходящего солнца.
Солнце подобно стихам, наделенным рифмой.
Рифма подобна жаркому июльскому дню,
Когда все негодяи идут по теневой стороне улицы.
ПОЭТОГРАД
(Мозаично-фрагментарная поэма)
У молодости на заре
Стихом владели мы искусно,
Поскольку были мы за ре-
волюционное искусство.
Я лез на дерево судьбы
По веткам мыслей и поступков.
Против меня были рабы
Буржуазных предрассудков.
От их учебы и возни
Уйти, найти свое ученье.
Вот так возник небывализм,
Литературное теченье.
А счастья нет, есть только мысль,
Которая всему итог.
И если ты поэт, стремись
К зарифмованью сильных строк.
И вероятно, что тогда
Я сильных строк сложил немало;
Но педагогская среда
Моих стихов не понимала.
Оставить должен был ученье,
Хотя и так его оставил.
Я исключен, как исключенье,
Во имя их дурацких правил!
Итак, плохи мои дела,
Когда учебы карта бита.
Но Рита у меня была,
Рита, Рита, Рита.
Студенты хуже школьников
Готовились к зачетам,
А мы все ночь в Сокольниках.
Зачеты нам за чертом?
Зимой метель как мельница,
А летом тишь да гладь.
Конечно, разумеется,
Впрочем, надо полагать.
Все было просто и легко,
Когда плескалась водки масса.
От нас то время далеко,
Как от Земли до Марса.
В то время не был домовой
Прописан в книге домовой,
Сидел в трубе он дымовой
И слушал ветра вой.
Потом
День отошел позавчерашний.
Мне мило улыбался дом,
И каменный, и трехэтажный.
Его ломать не надо при
Реконструкции столицы,
Хоть этажей в нем только три,
Но шесть, когда в глазах двоится.
Безынститутье как пробел,
И должен отыграться я.
Тогда Асеев, как Флобер,
Мне дал рекомендацию.
Литературный институт!
Его не посещаю разве я.
А годы бурные идут,
Огромные, как Азия.
Сразится Азия со всеми
Под предводительством Москвы,
И в день весенний и осенний
Войска пойдут через мосты.
Произойдет такая битва,
Когда решится ИЛИ — ИЛИ?
Потом война была убита,
И труп ее валялся в мире.
Я почему-то в это верю:
Настанут лучшие года.
Шумят зеленые деревья,
Течет студеная вода.
Вода срывается с вершин
И устремляется в кувшин.
В Поэтограде так же вот
Работает винопровод!
Хотя играл огнями город,
Но ночь темна, снег бел и светел.
Она спросила: — Вам не холодно? —
Была зима. Шатался ветер.
Была зима. Я поднял ворот.
Но мог бы спрятаться за доски.
Она сказала: — Вам не холодно? —
А было холодно чертовски.
Раскрывает — ну и пусть —
Пропасть пасть;
Но поэту там, где Русь,
Не пропасть.
Там, где Волга и Москва,
В бездне, в ней,
Где берутся нарасхват
Песни дней.
Где огромный трудный путь
Каменист;
Но придешь когда-нибудь
В коммунизм!
Но придешь, а это факт,
Только здесь,
А заклятый всякий враг
Всюду есть.
Он под грохоты побед
Выбрал тишь.
Только ты его, поэт,
Победишь.
Победишь ты или нет,
Подождем.
А пока что ты, поэт,
Побежден!
В силу установленных привычек
Я играю сыгранную роль:
Прометей — изобретатель спичек,
А отнюдь не спичечный король.
Прометей — не генерал, а гений.
Но к фортунным и иным дарам
По дороге признанной и древней
Мы идем, взбираясь по горам.
Даже если есть стезя иная,
О фортунных и иных дарах
То и дело нам напоминает
Кошелек, набитый как дурак!
У него в руках искусства залежь,
Радость жизни, вечная весна.
А восторжествует новизна лишь,
Неосознанная новизна!
Славен, кто выламывает двери
И сквозь них врывается в миры,
Кто силен, умен и откровенен,
Любит труд, искусство и пиры.
А не тот, кто жизнь ведет монаха,
У кого одна и та же лень.
Тяжела ты, шапка Мономаха,
Без тебя, однако, тяжелей!
Повседневно-будничная праздность
Невозможным сделала успех.
В результате появилась разность
Всех МОГЛИ и УПУСТИЛИ всех.
И тогда, упрямы, как решенье,
Может быть, самих себя рабы,
Испугались мы не пораженья,
А того, что не было борьбы!
С женщиной какой-нибудь такой,
Очень замечательно хорошей,
Хорошо, обняв ее рукой,
Целу ночь лежать на ложе.
Звездами заерзается высь,
И, постигнув неба откровенье,
Ты воскликнешь: — О, остановись! —
Но не остановится мгновенье!
Когда я шел и думал: ИЛИ — ИЛИ,
Глухонемые шли со мною рядом,
Глухонемые шли и говорили,
А я не знал, я рад или не рад им.
Один из них читал стихи руками,
А два других руками их ругали;
Но, как глухонемой глухонемых,
Я не способен был услышать их.
Вот так вокруг бушует жизнь иная,
А может быть, не жизнь, а болтовня,
И я, поэт Глазков, не принимаю
Людей, не принимающих меня.
Непризнан я бездарными, такими,
Которые боятся, как огня,
Непризнанных. Им нужно только имя;
Но именно имени нет у меня!
Пусть пламя опирается на уголь
И старый отменяется режим,
Они всегда бряцают лженаукой,
Ну а искусство ненавистно им!
Всем смелым начинаньям человека
Они дают отпор.
Так бюрократы каменного века
Встречали первый бронзовый топор!
Мудрецы и поэты чудят и чудили.
Чудотворцы они, как на них ни смотри.
И, не ставя во грош дважды два — четыре,
Приближаются к формуле: дважды два — три.
Но таких человеков не много в мире,
Большинству их заумных идей не понять.
Большинство, переоценивая дважды два — четыре,
Приближаются к формуле: дважды два — пять!
Ночь Евья,
Ночь Адамья.
Кочевья
Не отдам я.
Табун пасем.
Пасем.
Табу
На всем!
Люди едут, бегут авто,
И не знаю я, почему
Все, что делаю я, не то:
И не то, и не путь к тому.
Если карты, то будут биты,
Если шахматы — будет мат.
Пусть к победам пути закрыты,
Я нисколько не виноват!
Всю поэзию довели
До сведенья на нет враги ее.
А велик ли поэт? Да, велик:
У него ошибки великие!
Он, к высотам любым бредя,
Чтоб спуститься к любым глубинам,
Мог бродить по любым путям;
Но любил бродить по любимым!
Ошибался он. Ну и пусть!
Все равно зацветет миндаль.
Уведет непутевый путь
По звезде путеводной в даль.
Будет что через двести лет,
Бог весть.
Бог весть.
Но сегодня на вкус и на цвет
Товарищи есть!
Мы увидим алмазы небес,
Бриллианты высот;
Но сегодня силен бес:
Людьми, что вениками, трясет!
И они ошибаться боятся.
Но писатели не кассиры!
Не мешайте им ошибаться,
Потому что в ошибках сила!
Мне дорога моя дорога,
Не устану по ней бродить.
Нету в мире такого врага,
Чтоб друзья не могли победить!
А пока мы не в Поэтограде,
И проиграна наша игра.
Вы наденете платье
Цвета черного бутылочного стекла.
Это сволочи Вас заманили
В логово их мелочей.
Вы за меня или
За сволочей?
Приходите ко мне. Занавесим окна
(для рифмы) шторой
И станем пить
За такую дружбу, меж нами которой
Нет и не может быть!
За такую дружбу, где тайн нет,
Чтобы было нам хорошо.
Славлю время, которое настанет,
А не то, которое прошло!
Путь-дорога
Без итога
Хвалится длиной.
Скоро вечер,
Он не вечен,
Ибо под луной.
Или прямо, или криво,
Или наугад
Все пути ведут не к Риму,
А в Поэтоград!
Из краткостиший (Это слово тоже придумал Глазков).
Скажу неискренно —
Пройдет бесследно,
А смерть бессмысленна,
А мысль бессмертна!
И неприятности любви
В лесу забавны и милы:
Ее кусали муравьи,
Меня кусали комары.
Из тысячи досок
Построишь и дом и шалаш;
Из тысячи кошек
И дохлого льва не создашь!
На пир в ауле
Отцы нам дали
Напареули
И цинандали!
Один всю жизнь хотел выкурить папиросу,
Другие — обладать миром.
А хорошей девушке хотелось просто
Спать со своим милым.
Зачем нужны стихи? Кому какая польза
От ритма, рифм и прочих пустяков?
А вы попробуйте запомнить столько прозы,
Сколько на память знаете стихов!
Я лучше, чем Наполеон и Цезарь,
И эту истину признать пора:
Я никого на свете не зарезал,
Напротив, резали меня редактора!
Был не от мира Велимир,
Но он открыл мне двери в мир.
Источник