PsyAndNeuro.ru
Изгоняющий дьявола
“Изгоняющий дьявола” – американский фильм ужасов 1973 г.
Вкратце сюжет таков: у дочери киноактрисы начинаются странные припадки, лечение не помогает, врачи сдаются, и тогда к девочке (ее имя Риган) зовут священников-экзорцистов.
Врачи и священники в “Изгоняющем дьявола”, занимая разные исходные позиции, решают одну и ту же эпистемологическую проблему. Врачи последовательно и добросовестно перебирают все доступные методы диагностики, доходят до границ возможностей науки, останавливаются и признают поражение. Священник Дэмиен Каррас в ответ на просьбу о помощи говорит, что экзорцизм бесполезен, в ХХ в. одержимости больше нет, потому что знание о психических болезнях лишило это понятие валидности.
Так выглядят две разновидности методологической скромности. Врачи, представители науки о природе, не отрицают ограниченность своего понимания мира. Духовенство в лице отца Дэмиена соглашается с тем, что традиционные, привычные для католиков представления о душевной жизни могут терять актуальность. Священники прямо говорят матери девочки: здесь нужен психиатр.
Важная деталь – отец Дэмиен переживает кризис веры. Идея одержимости ему не нравится, т. к. он колеблется в своем отношении к церковному учению в целом. Он не похож на горящего духом фанатика, рвущегося в бой с демонами. Отец Дэмиен – гамлетовская фигура, поиск истины для него то же самое, что и поиск себя.
Он объясняет свой скепсис по отношению к экзорцизму тем, что после того как наука изменила ракурс видения психической болезни, уже невозможно сохранять старое представление о сути этого явления. Эпистемологическая стратегия влияет на то, что мы признаем существующим, а что иллюзорным. В XV в. мир познавали таким образом, что в нем находилось место для феномена одержимости. В ХХ в. принята другая познавательная стратегия, открывающая устройство мира так, что в нем нет ни бесов, ни одержимости. Поэтому, при желании, можно логически примирить веру во вневременной авторитет Церкви с уважением к современной науке.
В подобной позиции нетрудно найти немало слабых мест, но католичество в “Изгоняющем дьявола” вообще не выглядит сильным. Центральный персонаж, отец Дэмиен, это голливудский собрат таких русских литературных священников как Василий Фивейский из повести Леонида Андреева и отец Сергий из повести Льва Толстого. Разуверившийся пастырь вряд ли может предложить приходящим к нему людям безупречно убедительную систему взглядов. Но при всей нестабильности его мировоззренческих установок он обладает некими качествами, которые отличают его от других священников. Церковное начальство говорит ему: “Ты лучший из тех, кто у нас есть”. И в этом же разговоре отец Дэмиен откровенно признается: “Думаю, я потерял веру”.
Противоречивость занятой отцом Дэмиеном позиции обостряется, когда становится ясно, что современное знание, а конкретно медицина, не помогает облегчить страдания Риган. Средневековая демонология отметается как не способная дать эффект, но и наука тоже ничего не дает. В чем тогда преимущество современной парадигмы познания, если она оказывается практически бесплодной?
Религиозный кризис отца Дэмиена может закончиться тогда, когда он станет очевидцем чего-то религиозного , т. е. такого события, которое невозможно ни объяснить, ни даже просто описать на языке науки, но зато можно описать и проанализировать на языке религии. Так и происходит. Он отправляется изгонять из девочки дьявола и в процессе чтения молитв демоническое существо недвусмысленно заявляет о своем присутствии.
В фильме прочитывается второй текст, менее развлекательный и довольно глубокий – драма одинокого мужчины, живущего несчастливо и грустно, осознающего, что он не на своем месте в этой жизни. Ритуал экзорцизма становится для отца Дэмиена действием, которое поможет ему определиться, есть ли что-то онтологически основательное в выбранной им судьбе. Врачи представляют коллективное знание научного сообщества, их мнение и их участие в борьбе с болезнью обезличено и анонимно. В то время как священник – рефлексирующий и страдающий человек, который лечит, чтобы исцелиться самому.
Когда-то отец Дэмиен изучал психиатрию, но стал священником, а не врачом, что, важно и символично для сюжета. Это не только выбор между знанием и верой, Афинами и Иерусалимом. Брат его мамы, умирающей в бедности, говорит: если бы ты не стал священником, ты стал бы знаменитым психиатром. Как будто озвучивается цена за сделанный выбор – пошел бы путем эллинов, стал бы богатым и мама не умерла бы. Но он сделал выбор в пользу Иерусалима и это не принесло ему ни материального, ни душевного удовлетворения. Когда кризис веры совпадает со смертью матери, выбор священнического служения, “уход в религию”, как это называют в быту, начинает восприниматься как грех, как плохой поступок, с точки зрения житейской морали.
В фильме кто-то из приглашенных экзорцистов говорит: демон будет лгать, смешивая ложь с правдой. Если бы экзорцизм был всего лишь сражением с опасным, иноприродным существом, было бы совсем неважно, что именно говорит демон. Но поскольку в “Изгоняющем дьявола” путь к победе над злом ищут, перебирая разные методы познания, вопрос достоверности информации получает особую значимость.
В решении этого вопроса, помимо врачей и священников, скептически оценивающих свои возможности (врачи сначала с энтузиазмом берутся за дело, а потом признают свое бессилие; священник отец Дэмиен с самого начала не верит в свою пригодность), есть еще третья сторона – полицейский, расследующий гибель одной из жертв одержимой девочки. Методология познания – это сфера его профессиональной компетенции. Он познает мир, в частности, поведение людей, для того чтобы точно подбирать жертв для государственного наказания.
Итак в “Изгоняющем дьявола” представлены три цели познания.
- Врачи: познавать, чтобы помогать другим людям.
- Священник отец Дэмиен: познавать, чтобы помочь самому себе и, если получится, другому человеку.
- Полицейский: познавать, чтобы найти виноватого и покарать (a’la Фуко, познавать и наказывать).
Эти же три персонажа символизируют три взгляда на психическую ненормальность.
- Врач: симптомы – это проявление болезни.
- Священник: симптомы – это видимая сторона духовной реальности.
- Полицейский: поведение больного человека можно (нужно) оценивать с этической точки зрения.
С девочкой практически не пытаются заниматься психотерапией. Хотя материала для психодинамической интерпретации в истории ее болезни достаточно. Психотерапевт мог бы обратить внимание на то, что симптомы появляются после того, как ее мама ругает мужа за то что он не поздравил дочь с днем рождения. При желании можно было бы проработать как минимум три сюжета, потенциально связанных со стрессом: распавшийся брак родителей, специфическая профессия мамы, переезд в другой город.
Но пациентку сразу же начинают обследовать лабораторными и аппаратными методами. Предварительный диагноз – “нервное расстройство”. Назначенное лечение – метилфенидат, 10 мг/день, 2-3 недели.
Метилфенидат известен под торговым названием риталин, которое придумал его изобретатель, чью жену звали Рита. В 1956 г. риталин был введен в употребление в США для лечения депрессии. Основным лекарством от СДВГ он стал не сразу, его применение росло вместе с развитием науки о СДВГ. К концу 1980 гг. определились с тем, что именно следует называть СДВГ, а в 1990 гг. продажи риталина безудержно шли вверх, пока на рынке не появилось новое лекарство от СДВГ – аддералл.
Если бы фильм рецензировал антипсихиатр, то он непременно обратил бы внимание на то, что состояние девочки ухудшается после того как она начинает принимать риталин. Связать эти события поможет опубликованная в год премьеры “Изгоняющего дьявола” статья с описанием того как внутривенное введение риталина активирует психоз у больных шизофренией. В статье есть такой примечательный пассаж:
“Если пациент с шизофренией иногда “обдумывал” бредовые идеи, но подавлял их, то метилфенидат помогает им прорваться и приводит к “психотическому катарсису”, производя эффект “сыворотки правды”, из-за которого пациент становится более открытым и словоохотливым”. (Janowsky, D. S. (1973). Provocation of Schizophrenic Symptoms by Intravenous Administration of Methylphenidate. Archives of General Psychiatry, 28(2), 185.)
Врач, который ведет пациентку, честно признает, что не знает, в чем причина состояния девочки и почему в таких случаях обычно помогает риталин. Его версия – она “остро реагирует на депрессию”. Слово депрессия звучит внушительно. Это термин, обозначающий настоящую проблему, а не временное ухудшение настроения. “Нервное расстройство” – преходящее явление, сиюминутный пустяк, а вот депрессия – это что-то, происходящее в жизни несчастных людей.
Признаков душевного дискомфорта у своей дочери мама Риган не видит, поэтому, когда речь заходит о депрессии, она настораживается. Во-первых, это что-то серьезное . Во-вторых, она слышит в этом слове закодированную характеристику ее семьи, ведь несчастный ребенок в таком возрасте – признак того, что в семье что-то не так, а это значит, что она плохо справляется с ролью матери.
“Что со мной?” – спрашивает Риган маму. Мама отвечает “Это нервы и ничего больше, принимай таблетки”. К такой фразе могли бы придраться как “биологизаторы”, так и “психологизаторы”. Биологизаторам не понравится первая часть – как будто к “нервам”, т. е. к центральной нервной системе следует относиться как к маловажной мелочи. Психологизаторам не понравится вторая часть с советом пить таблетки, что фактически равно отказу от поиска семейных первоистоков болезни.
К трем вышеназванным эпистемологическим перспективам (врач, священник, полицейский) можно добавить еще одну – зритель. Зритель с первых же минут фильма имеет доступ к знанию об истинном положении вещей. Все версии, проговариваемые в фильме, зритель сравнивает с реальностью, которая открыта только ему. Он понимает, что все трактовки, предлагаемые врачами, могут иметь качественные обоснования, но никто из экспертов не знает первопричину происходящего – идентичность Риган вытеснена другим существом, она не подчиняется себе, ею управляет демон.
Зритель обладает привилегией, которой лишена сама Риган. Он знает, что происходит на самом деле , т. е. находится на таком уровне познания, к которому стремится эпистемологический оптимист и который высмеивается релятивистами из книг Пелевина – “На самом деле никакого “самого дела” нет”.
Возможности зрителя аналогичны возможностям нейроскопа, фантастического прибора, с помощью которого можно рассматривать содержание сознания человека так, как рассматривают биологические объекты под микроскопом. Изобретение нейроскопа закроет вопросы современной психодиагностики, безуспешно ищущей подходы к объективному изучению психики. Ясность такого метода сбора информации будет сравнима с раскрытием сюжета фильма перед внимательным зрителем. Мы точно знаем, что происходит с несчастной девочкой, мы знаем, насколько бесполезно все, что пытаются с ней делать врачи. При этом мы не знаем, почему это происходит именно с этой девочкой, и мы не знаем, каков смысл происходящего, т. е. зачем в ее жизни появились такие испытания. Тем не менее, наше понимание намного лучше по сравнению со всеми версиями врачей и родственников пациентки.
Персонажам фильма, не имеющим тех эпистемологических привилегий, которые есть у зрителя, требуется в буквальном смысле увидеть необычность психических процессов Риган. Но даже после того, как мама видит прыгающую под потолок кровать с дочерью, у нее все равно остаются вопросы о природе происходящего. Хотя, казалось бы, факт левитации девочки, причем вместе с мебелью и постельными принадлежностями, должен утвердить в мысли о том, что с девочкой что-то совсем не так .
Диагностический поиск продолжается. Врачи проводят новое обследование и обнаруживают “нарушение электрохимической активности мозга в височной доле”. Этим объясняются “галлюцинации и конвульсии”. Но мама знает, что кровать взлетала сама, а не под влиянием судорог. Она обладает личным опытом вовлеченности в симптоматику, ее тело чувствовало то же самое, что чувствовало тело дочери – движение кровати.
В диалоге с врачами, таким образом, сталкиваются две эмпирические реальности. У мамы есть личные переживания, у врачей данные аппаратных исследований, в частности, электроэнцефалограмма. Взлеты кровати под потолок врачи объясняют тем, что в особых состояниях психики мускулы обретают необычную силу, настолько необычную, что человек может поднять кровать на которой он лежит.
Так происходит медикализация того, что изначально считалось всего лишь “возрастным явлением”. В фильме показано, как вместе с трактовкой поведения Риган изменяется представление о моральной ответственности. Движение идет от большей ответственности к меньшей. Чем биологичнее диагноз, тем меньше свободы воли и, следовательно, тем менее важен моральный аспект слов и поступков.
– Нервность, вспышки гнева, конфликтность – девочка может изменить это, если осознает моральную необходимость корректировать собственное поведение.
– Гиперактивность из-за возрастных изменений в организме – чтобы сгладить острые углы в поведении, собственных усилий не хватит, поможет риталин.
– Анатомические или физиологические нарушения в мозге – на этом уровне нет смысла говорить об ответственности человека за свое состояние. Интересен другой вопрос, который всплывает в общении мамы Риган с врачами, – как именно органический дефект изменяет личность?
Врачи, не углубляясь в такие сложности, говорят: девочке повезло, мы просто удалим дефект. Везение в том, что у изменений в ее поведении выявлена единственная и просто локализуемая причина. Врачам хочется найти внутри пациента вредный объект, что-то вроде таракана в компьютере, которого надо убрать и тогда все заработает по-старому.
Проводится еще одно обследование: ангиография с введением контрастного вещества и рентгеном головы (сцена, снятая в больнице с такой достоверностью, что ее показывали студентам в качестве учебного видео). Врачи стремятся к предельной однозначности, они ищут в теле плохое место , т. е. занимаются именно тем, чем занимаются при лечении соматических болезней, и чем могла бы заниматься биологическая психиатрия в ее наиболее упрощенном виде.
Состояние Риган ухудшается: судороги усиливаются, обостряется агрессивность, радикально меняется социальное поведение. Риталин к тому моменту уже поменяли на хлорпромазин.
Диагностический поиск приближается к тупику. Маме не нравится диагноз “нарушение в височной доле”. Если “нервы, ничего страшного” – это один полюс на шкале серьезности, то органические дефекты в ее представлении находятся на другом полюсе, там, где люди болеют по-настоящему . Мама Риган не принимает версию, объясняющую припадки органической аномалией, поскольку ее личный опыт сопереживания симптомов дочери говорит о том, что девочка страдает от какого-то другого состояния, например, психоза или раздвоения личности (то, что в МКБ-11 называется “Диссоциативное расстройство идентичности”). Эти загадочные болезни – мало того что страшные и серьезные , но они еще и сопряжены с социальной стигмой.
Врачи говорят, что раздвоение личности встречается очень редко и, если уж так сильно хочется обратиться к психиатру, то нужно понимать, что психиатр тоже начнет диагностику с отсеивания “соматических возможностей”.
Проводится четвертое обследование – пневмоэнцефалография. И только на этом этапе звучит вопрос о наркотиках, хотя, по идее, диагностику следовало бы начинать с подобных вопросов и прояснения образа жизни пациентки.
Когда все возможности неврологов исчерпаны, Риган наконец-то направляют к психиатру. Точнее сказать, психиатр приходит к ней.
Психиатр практикует гипноз и начинает диагностическое интервью с характерного вопроса: “В тебе кто-то есть?”
С одной стороны, это вопрос о том, что конкретно чувствует пациентка, это попытка выяснить, как она на своем языке концептуализирует собственное состояние.
С другой стороны, это вопрос, который сразу же выводит диагностику за пределы научной парадигмы. Несмотря на то, что вопрос задается не экзорцистом, а врачом, это по сути дела косвенное признание возможности мистического опыта.
Зритель фильма знает, что это единственный правильно поставленный вопрос за всю историю лечения Риган. Сеанс гипноза помогает зрителям разобраться в сюжете, уяснить в каких отношениях находится злой дух со своей жертвой, насколько он готов открыться другим людям и как сильно он навредил Риган.
“Я обращаюсь к личности, которая внутри Риган. Если ты там, ты тоже под гипнозом” – возглас психиатра-гипнотизера звучит так, будто он разговаривает с солитером, затаившемся в кишечнике. Если рассматривать этот эпизод как еще одно наглядное пособие по теме “Теория познания и психиатрия”, то в вопросе гипнотизера прочитываются три подразумеваемых предположения.
– У Риган болезнь, которая в наши дни называется “Диссоциативное расстройство идентичности”.
– При таком расстройстве с разными субличностями можно общаться одновременно.
– Гипноз способен повлиять на все субличности.
У всех трех предположений весьма шаткое основание. Сомнительнее всего выглядит идея о всесилии гипноза. Маму Риган удивляет не сам метод, а психоаналитическое толкование болезни. Состояние, которому дается еще одно, новое название “сомнамбулическая одержимость”, возникает, по версии врача, из-за “внутреннего конфликта”, порождающего чувство вины, которое маскируется под бред о иноприродном существе, вселившемся в человека.
Это становится финальной точкой на диагностическом маршруте. Врачи больше ничем не могут помочь и предлагают обратиться к экзорцисту. В экзорцизме, объясняют они, важна сила убеждения, в конечном итоге, это всего лишь форма психотерапии. В той мере, в какой пациент верит в то, что симптомы вызваны злым духом, в той степени будет эффективен ритуал по изгнанию злого духа.
С этого момента медицина отходит в сторону вместе с эпистемологической проблематикой.
В дело вступает экзорцист.
Злой дух покидает тело девочки, а отец Дэмиен, как полагается по закону жанра, погибает, впустив в себя изгнанного беса. В последней сцене другой священник, коллега отца Дэмиена, и полицейский, дружески беседуя, прогуливаются под музыку Майка Олдфилда.
Источник