Как избавится от иронии

Эпоха новой серьезности. Почему ирония перестала работать

Ирония перестала быть главным настроением эпохи. Ей на смену пришла новая искренность и постирония — состояние, в котором границы между юмором и серьезностью оказываются размытыми. Писатель Дэвид Фостер Уоллес в 1993 году предсказывал появление антибунтарей, которые уйдут от деконструкции и постмодернистских концептуальных игр в сторону новой серьезности. Теперь этот переход можно заметить в фильмах, музыке и сериалах, мемах и культуре онлайн-радикализма.

Когда-то ирония была незначительным словесным феноменом, когда утверждается одно, а подразумевается другое. Постмодернизм показал нам, что сама реальность иронична: любое высказывание обречено на неполноту, истина неуловима, «вечные ценности» — не более чем иллюзия.

Ирония оказалась главным способом существования и настроением целой эпохи. Серьезность и непоколебимые убеждения стали признаком невежества и небольшого ума.

По выражению философа Петера Слотердайка, разочарование и ироническая дистанция стали методом, с помощью которого «просвещенные люди следят за тем, чтобы их не считали простофилями».

Это отношение наполнило не только высоколобые постмодернистские романы, но и массовую культуру. Образец иронической чувствительности — культовое мультипликационное шоу South Park. Его создатели высмеивали все пороки и нелепости современного общества: от религиозного фундаментализма до Дональда Трампа, от активистов по защите окружающей среды до вегетарианства. Вместе с порцией сатиры зрителю достается чувство морального удовлетворения: мы не такие наивные и близорукие, как обитатели Южного Парка. Мы не купимся на эти уловки.

Как замечает критик Марк Фишер, такой «реализм» похож на позицию депрессивного больного, который считает, что любое позитивное изменение, любая надежда — не более чем иллюзия. Полвека назад, в начале постмодернистской эпохи, эта позиция выглядела свежей и продуктивной. Но ее время подошло к концу.

Борьба с шаблонами сама превратилась в шаблон. Ирония уже не подрывает статус-кво, а его укрепляет. Зачем пытаться что-то изменить, если все старания обречены на провал?

1. Ко всему относись с иронией.
2. Никакого энтузиазма.
3. Всё кругом — тупость.

«Правила хипстера» из сериала «Счастливый конец»

Ирония — не просто риторическая фигура или художественный прием. Это образ мышления, который влияет на то, как мы живем и действуем. В психоанализе ирония описывается как психологическая защита, которая помогает дистанцироваться от ситуации, посмотреть на нее со стороны.

Как пишет мастер короткого рассказа Дональд Бартельми, «ирония — это способ лишить объект его реальности, после чего субъект может ощутить себя полностью свободным». Она помогает мириться со сложностью жизни. Но со временем эта свобода может превратиться в ловушку.

Проблема иронии в том, что она не создает ничего нового. Ее функция — отрицание, чистая негативность.

Это заметил еще Алексей Лосев в полемике с Михаилом Бахтиным: смех «совершенно далек от всяких вопросов преодоления зла в жизни… он не только его узаконивает, но еще и считает своей последней радостью и утешением».

Поэтому ирония совсем необязательно прогрессивна. С ее помощью можно оправдать даже самые человеконенавистнические убеждения.

Если раньше ирония была атрибутом интеллектуалов, диссидентов и хипстеров, которые боролись против бюрократии, косных традиций и массовой культуры, то теперь она превратилась в оружие консерваторов и неонацистов.

Если бы Гитлер был постмодернистом

После того как немецкий пожарный Дирк Денхаус попытался поджечь дом, полный беженцев, газета New York Times поставила ему необычный диагноз: отравление иронией. Денхаус часами сидел на Facebook, обмениваясь нацистскими комментариями и мемами. Сначала он просто шутил, а затем поверил в собственные шутки и попытался перенести их в реальную жизнь.

Термин «отравление иронией» (irony poisoning) описывает мировоззрение, которое настолько проникнуто иронией и сарказмом, что провокационные заявления и сомнительные поступки уже не кажутся чем-то плохим.

Но это не просто цинизм — за шутками и иронией скрывается вполне серьезное послание.

Современный фашизм одновременно похож и не похож на фашизм Гитлера или Муссолини. Неонацисты и сторонники движения Alt-right вполне серьезны в своих намерениях — это доказывают многочисленные преступления на почве расовой ненависти в Европе и США. Но несмотря на всю серьезность, это абсолютно постмодернистское явление.

Основная среда обитания «альтернативных правых» — онлайн-журналы, имиджборды, ютуб и социальные сети. Фашистские лозунги теперь не преподносятся напрямую, а заворачиваются в обертку троллинга и сарказма. Не всегда понятно, является ли ультраправая риторика просто провокацией, или люди, которые ее используют, действительно верят в заговор мультикультуралистов и расовое превосходство белых. В постмодернистской, постиронической культуре, как утверждает неонацист Эндрю Энглин, «абсолютный идеализм должен сочетаться с тотальной иронией, чтобы тебя услышали».

Новые правые отлично освоили уроки постмодерна — они знают, как оспорить и деконструировать доводы оппонента, выставив его в глупом виде. Они понимают, что любой тезис может быть разоблачен как обман или социальный конструкт.

Теперь они используют эти тактики против либеральных идей — гендерного равенства, толерантности и прав человека. А поскольку либерализм на Западе стал политическим и культурным мейнстримом, доводы «альт-райтов» начинают казаться смелым бунтом против истеблишмента.

Конечно, ирония сама по себе не ведет к радикализации. Зато она позволяет распространять радикальные взгляды более эффективно. Это отличный способ запутать публику и уклониться от критики.

Троллям и альтернативным правым необязательно доказывать, что их собственные взгляды верны. Главная задача — подорвать доверие к традиционным СМИ и институтам власти. Оказалось, что в атмосфере постправды, политкорректности и всеобщего дефицита внимания сделать это не так уж сложно.

Если радикализм распространяется с помощью мемов, это принижает его серьезность и делает просто еще одной частью интернет-культуры. Расизм? Это шутка, не будьте такими чувствительными.

Даже открытое насилие теперь сопровождается иронической усмешкой. Перед тем как убить 51 человека в мечетях Новой Зеландии, Брентон Таррант запустил онлайн-трансляцию в фейсбуке и опубликовал манифест, наполненный мемами и шитпостингом — «толстым» троллингом, направленным на то, чтобы вызвать у читателя эмоциональную реакцию и отвлечь от сути дела. Значительная часть этого документа состояла из копипасты и локальных отсылок, понятных только аудитории 8chan. Возможно, это первый крупный теракт, который был спланирован и оформлен как интернет-мем.

После иронии

Одним из главных критиков иронии считается Дэвид Фостер Уоллес — автор «Бесконечной шутки». Уоллес сравнивает иронию с анестезией: в малых дозах она помогает выносить противоречия реальности и сохранять душевное равновесие, но затем становится ядовитой. Постмодернисты с их релятивизмом, деконструкцией, интертекстуальными цитатами и культурологическими отсылками помогли разрушить прежние каноны, но ничего не предложили взамен.

Если искусство хочет показывать, «что значит быть гребаным человеком», нужно двигаться дальше. Это значит — позволить себе быть сентиментальными, наивными и, возможно, немного слащавыми.

Призыв Уоллеса подхватили в литературе, кино, музыке и телесериалах. Джонатан Франзен, Зэди Смит, Джеффри Евгенидис и другие авторы стали создавать реалистические романы, наполненные эмоциями, семейными историями и превратностями личной судьбы. «Постироничной» называют эстетику фильмов Уэса Андерсона, Мишеля Гондри, Чарли Кауфмана и Спайка Джонза. Сохраняя солидную долю юмора, эти авторы отходят от концептуальных игр и возвращаются к миру человеческих чувств, которыми пренебрегал постмодерн.

Ирония выстраивает барьеры между нами и художественными персонажами — и тем самым препятствует сопереживанию. «Новая искренность» означает не возврат к ценностям или идеологиям прошлого, а честное признание того факта, что все мы укоренены в своем опыте и отношениях с другими людьми. Мы заперты в своеобразных, веселых или пугающих, но всегда настоящих мирах, откуда не сбежать при помощи какой-то интеллектуальной уловки.

Одним из верных последователей Уоллеса стал сценарист Майкл Шур, создатель сериала «Парки и зоны отдыха». Он написал диссертацию по «Бесконечной шутке» и даже приобрел права на экранизацию романа.

Сериал «В лучшем мире», созданный Шуром, называют главным комедийным шоу нашего времени. Вопрос, который поднимает этот сериал, звучит предельно серьезно: что значит быть хорошим человеком?

Действие происходит в Хорошем Месте — версии рая, где много добропорядочных людей и замороженного йогурта. Но главная героиня по имени Элеанор оказалась там по ошибке. Она была плохим человеком: продавала пожилым поддельные лекарства, обманывала друзей и всё время заботилась только о себе. Элеонор узнает об ужасах, которые грозят ей в Плохом Месте — зубастых пчелах, четырехголовых медведях, вулканов со скорпионами. Заручившись поддержкой другого героя, который оказывается профессором моральной философии, она пытается стать лучше.

Сериал неоднократно возвращается к книге гарвардского профессора Тима Скэнлона «Чем мы обязаны друг другу».

Скэнлон утверждает, что о морали лучше рассуждать не с точки зрения правил, а с точки зрения человеческих отношений. То, что имеет значение, — это наши связи с другими людьми, способы сосуществовать, относиться друг к другу с заботой и уважением.

Ту же самую мысль сериал показывает на уровне сюжета. Он исследует сложные этические вопросы, но всё время остается смешным. Ирония и абсурдный юмор скрывают искреннее и глубокое послание.

Литературовед Ли Константину считает постиронию ответом на «новую структуру чувства» современности. Постирония — это попытка переформулировать логику серьезности в ироническом мире, когда мы уже не можем утверждать что-либо с абсолютной уверенностью.

Трудно верить в рациональность, Бога или подлинное «я», если научился воспринимать себя как конгломерат противоречивых желаний, гормонов, языковых игр и культурных дискурсов. Как говорил Умберто Эко, мы живем в эпоху утраченной простоты.

У искренности и серьезности есть свои пределы. Без порции подозрения — привычки читать между строк — мышление застаивается и интеллектуальная жизнь становится невозможной. О том, насколько важна ирония, можно узнать еще из диалогов Сократа, который использовал насмешку как инструмент на пути к мудрости.

Но ирония сама по себе вряд ли может нам помочь. Даже фундаменталисты и радикалы рядятся в одежды юмора и сарказма. Доводы постмодернистов они используют для того, чтобы отрицать научные факты, демократические права и свободы. С другой стороны, попытки настаивать на существовании истины, гуманизма и рациональности тоже не выглядят многообещающими. Поклонение науке не уведет нас далеко.

В программной статье «Почему критика выдохлась» философ Бруно Латур заявляет: светский скептицизм себя исчерпал. Радикальное сомнение он предлагает заменить на заботу и культивирование хрупкой созидательности.

Следует не разоблачать, а объединять. Не вытаскивать ковер из-под ног наивных верующих, а создавать площадки для дискуссий. От деконструкции перейти к реконструкции.

Для этого нам понадобится и глубокая искренность, и мощная ирония. Любые попытки избавиться от одного из этих элементов будут обречены на провал.

Источник

Сверхточное оружие: что мы прячем за сарказмом?

Говорят, смеяться над собой — редкий дар, доступный избранным. Наверное, поэтому большинство из нас предпочитает подшучивать над другими. Но почему-то одни шутки веселят и вдохновляют, а от иных становится больно. Где грань между юмором, иронией и сарказмом? Как противостоять чужим остротам и почему нередко мы сами готовы «убить» словом?

«В моей семье сарказм — способ уйти от прямого ответа и разговора. Муж вообще не любит разговаривать, — делится 42-летняя Мария. — Ему проще сказать что-то относительно смешное и короткое. Это способ не быть вовлеченным в дискуссию, показать, что тебе все равно. И вроде не поспоришь: человек тебе что-то ответил, не промолчал. Но ощущение, будто тебя окатили ледяной водой. И ты стоишь, мокрая, и думаешь: «А что это было?» Я раньше не задумывалась над этим, но потом поняла, что мне обидно».

Зачем нужен сарказм

Сарказм в переводе с греческого означает «разрывать плоть». Звучит жутковато, но вполне точно отражает суть. Получать удовольствие от того, что кто-то разрывает кому-то плоть, наверное, способны лишь садисты и мазохисты. Это занятие не для слабонервных. И они, как правило, реагируют без восторга. «Сарказм дает возможность интеллигентно, не кулаками, а словом, дать в глаз. Он позволяет без анестезии залезть в душу и провернуть там скальпелем несколько раз. Он всегда от злости, с острыми углами, болезненными намеками. Иногда — от ненависти. Это завуалированная форма агрессии», — говорит тренер и экспрессивный психотерапевт Марик Хазин.

Кто-то думает, что едкость стиля придает особый шарм речи или образу. Но если подумать, то какие чувства мы вызываем острым словом у объекта насмешки? Вряд ли это удовольствие и благодарность. Потому так обидно Марии, когда всякий раз супруг окатывает ее из ушата острословия. Ведь на самом деле цель сарказма — ранить, иногда неосознанно.

Сарказм — это желчь и яд, считает Марик Хазин. Екатерина (47 лет) с ним согласна: «Я как опытный игрок в «сарказмобол» с недавних пор стараюсь его избегать. Мне кажется, он разъедает, как ржавчина. Это была привычка, хорошо маскирующая уязвимость. Разъедает обоих, но в первую очередь самого говорящего и привыкающего думать в таком ключе».

Саркастическое послание повышает градус, доводит его до точки кипения, ударяет в самое больное место

Мы скрываем за ним разные чувства и эмоции: обиду, боль, злость, неприязнь, отвращение. «Это нормальные чувства. Они конструктивны, но не выражены, — поясняет Марик Хазин. — Куда проще было бы сесть напротив друг друга и признаться: «Я на тебя злюсь по 18 пунктам». «Злишься? Прекрасно. С пунктами 1, 2, 17 согласен, с пунктом 18 — нет. Все — это прямой диалог, в нем нет недоговоренностей и намеков. В нем чистая энергия. Но когда я не говорю вслух то, что думаю и чувствую, я обижаюсь, молчу или начинаю мстить. Удерживая в себе эмоции, мы, образно говоря, отравляем желчью свой организм и еще умудряемся брызгать ею в лицо другим. Кому от этого хорошо? Никому».

Как отличить сарказм от иронии и юмора

«Например, собрались люди, кто-то что-то увидел на улице, пришел, поделился, изобразил в красках. Всем смешно, никто никого не хочет задеть и обидеть, — объясняет психолог, психодраматерапевт Наталья Рузляева. — Так же бывает, когда кто-то рассказывает анекдот и ты понимаешь скрытую до финала шутку и испытываешь удовольствие, что ты ее раскусил. Юмор приносит радость».

Ирония помогает деликатно, бережно намекнуть другому на какой-то просчет, неловкость, ошибку. Например, тот же анекдот с подтекстом, рассказанный вовремя, разряжает обстановку, снижает градус накала. Смысл понятен всем присутствующим и самому проштрафившемуся. Нет желания его унизить или наказать. После хорошей порции иронии появляется вдохновение. Когда же некто замечает ошибку другого, но сказать о ней корректно и иронично не может или не хочет, отправляется язвительная шутка, и смеются над ней уже не все. А сам объект насмешки, как правило, испытывает сильные неприятные эмоции — обиду, злость, стыд.

Саркастическое послание повышает градус, доводит его до точки кипения, ударяет в самое больное место, к тому же при всех. «Такие послания имеют целью одно: уничтожить, отомстить, да еще и прилюдно», — убеждена Наталья Рузляева.

Нередко саркастический выпад — это хитрый маневр, желание ударить первым, чтобы в неожиданный момент не ударили тебя

Иногда людьми движет страх сказать что-то напрямую, и они, порой неосознанно, выбирают такой иезуитский способ донести свою мысль. Это беда, а не вина говорящего, но объекту сарказма от этого не легче. А иногда его используют, чтобы ответить обидчику, отстоять себя.

«Я применяю его как защиту, — рассказывает 37-летняя Евгения, — когда чувствую беззащитность или беспомощность. Он резко поднимает мой рейтинг, и я уже не беспомощна, а вооружена».

«Это просто защитный механизм, он помогает раненым в выживании, — поддерживает ее 36-летняя Елена. — Механизм мощный и мобилизующий. Красивейшие метафоры, острые, как стрелы Робин Гуда, точно попадают в цель».

Нередко саркастический выпад — это хитрый маневр, желание ударить первым, чтобы в неожиданный момент не ударили тебя. Есть сферы, где только такой стиль возможен — в общественно-политической журналистике, публицистике, в политике. 50-летний журналист Сергей вспоминает: «Фельетонистам в советское время платили повышенный гонорар, поскольку в отсутствие свободы слова им удавалось сказать многое, если не все. В обычной жизни сарказм чаще используют люди подавленные, чувствующие свою внутреннюю ущербность. Психически здоровые люди к сарказму, на мой взгляд, прибегают только в исключительных случаях».

Есть компании, где принят подобный стиль общения. «Ты либо играешь по таким правилам, либо уходишь. Потому что нужно любить это и относиться как к игре, этакому словесному пинг-понгу, в противном случае нужно честно признать, что нет желания и сил тратить энергию на словесные баталии, и искать другое место работы», — утверждает Наталья Рузляева.

Сарказм как детская травма

Иногда с помощью сарказма один человек «разряжается» за счет другого. «Чтобы излить накопившуюся злость, он выбирает самого безобидного и слабого. Накал в коллективе не снижается, скорее наоборот. Хорошо только одному», — поясняет Наталья Рузляева.

Но и успокоение приходит ненадолго, добавляет Марик Хазин. «Сарказм — это незавершенное, невыраженное чувство. В момент его выражения говорящему становится немного легче, но потом оно накрывает опять. Чтобы от него освободиться, придется поговорить напрямую, без полунамеков и злорадства».

Но чаще такие выпады делаются не в наш адрес. За каждым саркастичным человеком стоит кто-то более могущественный и властный, кому дать отпор он не может. Это может быть начальник, жена, мать или отец. И тогда для слива накопившегося гнева избираются коллеги, партнеры или даже дети, считает Наталья Рузляева.

Люди скрывают за сарказмом боль и уязвимость. «Это точно признак слабости и невозможность выразить свою злость по адресу. Он не появляется в 40 лет, он впитывается «с молоком матери». Когда в семье нет прямых посланий друг другу, тогда общение происходит в виде острот. Не совсем здоровая обстановка, если родители разговаривают с ребенком язвительными колкостями.

Юмор помогает разрядить накал, разрулить назревающий конфликт. Против сарказма он работает стопроцентно

Со стороны это, может быть, интересно выглядит — постоянные шутки учат ребенка быть всегда начеку, готовым ответить, извернуться и не пропустить удар — мол, в жизни пригодится. Но насколько это создает безопасное пространство для него — то, что и должны давать ребенку родители? Потом он взрослеет и переносит такой стиль — отстреливаться по поводу и без — в свою семью, дружбу, работу».

В таких партнерствах все члены семьи боятся соприкоснуться не только с чужими чувствами, но и своими собственными, убеждена эксперт.

Как противостоять сарказму

Для этого придется признать, что в чем-то он попал в точку. «Как только мы втягиваемся в обиды, сразу проигрываем, выдавая то, что от нас ждут, — эмоции. Значит, нас зацепили. Но как тогда быть? Например, нас уязвили в обидной форме, что мы не умеем носить одежду или плохо считаем. Единственный способ не стать жертвой саркастичного человека — признать факт, что это правда. «Да, я и сам знаю, что не модник». Или «Ты верно заметил, моим любимым предметом в школе была точно не математика». Когда факт становится очевидным, у человека пропадает возможность и интерес нас уязвлять в дальнейшем, из раза в раз задевая нашу ахиллесову пяту», — говорит Наталья Рузляева.

Сарказм излечивается с помощью откровенного разговора и юмора, говорит Марик Хазин. Признание другому в том, что мы на самом деле чувствуем, спасает от долгих и тяжелых словесных баталий. «Юмор делает нас более уравновешенными, чтобы нас не зашкаливало в рациональность или излишнюю эмоциональность. Он позволяет рационально смеяться над эмоциональной проблемой. Вообще, человек без чувства юмора опасен. Я бы держался от него подальше. Он лишен творчества, легкости и живости».

И наоборот, юмор помогает разрядить накал, разрулить назревающий конфликт. Против сарказма он работает стопроцентно. Обладатели чувства юмора всем нравятся больше, чем те, кто шутит зло. С первыми нравится быть рядом и подзаряжаться энергией и позитивом, от вторых хочется держаться подальше.

Впрочем, в жизни есть место всему, но в гомеопатических дозах, заявляет 35-летний Александр. «Юмор для меня — бочка воды, ирония — бокал вина, а сарказм — капля уксуса. Только в такой дозировке это будет приносить пользу. Без первого нельзя вообще жить — засохнешь. Второе необходимо для тонуса и моральной стойкости, а третье — крайне полезная вещь, прижигающая язвы, изгоняющая глистов и дезинфицирующая царапины».

Источник