Как нам избавиться от нефтяной зависимости

Вредная привычка: можно ли избавиться от нефтяной зависимости?

Когда цены на нефть, судя по всему, «легли в дрейф» в диапазоне между $25 и 40 за баррель и российская экономика сталкивается с реальной перспективой долгого «выживания» в новых непростых условиях, все больше внимания обращается на тему «ресурсного проклятия» и на поиск путей его преодоления. Спектр мнений очень широк: от необходимости «новой индустриализации» по советскому образцу до хеджирования цен на ресурсы и манипуляции объемами добычи. Между тем мне кажется, что для начала серьезной дискуссии на эту тему необходимо, с одной стороны, не­много разобраться в самом понятии и, с другой — оценить, насколько данная задача на деле входит в список приоритетов российской власти.

Идея «сырьевого проклятия», или тезис о том, что значительные запасы природных ресурсов тормозят экономическое развитие страны, вошла в на­учный оборот с легкой руки Джеффри Сакса и Эндрю Уорнера в середине 1990-х годов (Sachs, Jeffrey and Warner, Andrew. Natural Resource Abundance and Economic Growth, Cambridge (Ma.): NBER Working Paper 5398, Dec. 1995). Как по­ла­гали авторы, доступность источника дохода не поощряет поиск альтер­на­тив. Основания для такого вывода имелись: в 1970–1989 годах эконо­мики, экспорт природных ресурсов из которых превышал 10% их ВВП, росли в 2,9 ра­за медленнее, чем те, где этот показатель был менее 2%; причем все хорошо помнили катастрофический долговой кризис 1980-х. В конце 1990-х теория была подтверждена российским дефолтом и трудностями, с которыми столкнулись другие petrostates, но 2000-е изменили ситуацию, сделав Россию одним из рекордсменов по экономическому росту.

Однако зависимость от экспорта сырья никуда не ушла, и мы видим последствия этого сейчас. Почему возникает «сырьевое проклятие» и можно ли с ним справиться? Я бы отметил как минимум три причины, которые делают данное явление практически неизбежным (разумеется, кроме самого факта наличия в стране крупных залежей полезных ископаемых).

Психологическое состояние

Во-первых, как ни странно, это «психологическое» состояние страны и народа в тот или иной период. Например, в 1950-е годы Малайзия начала путь независимого государства как крупнейший в мире поставщик каучука, олова и пальмового масла, но сегодня это 20-я экономика мира по объему промы­­ш­ленного производства и экспортер высокотехнологичных товаров, хотя и выступает крупным производителем нефти и газа. Бразилия, крупнейший в Латинской Америке в 1960-е годы экспортер минерального сырья и сель­скохозяйст­венных товаров, в 1965–1973 годах наращивала производство про­мы­шленной продукции на 14,2% ежегодно, и сейчас это седьмая экономика мира (хотя нефти добывает в 14 раз больше, чем в 1970-м). Почему так произо­шло? Я склонен полагать, что в этих странах сырьевая специализация олицетворя­ла прошлое (в том числе и колониальное), тогда как технологический прогресс и промышленная революция — будущее. Поэтому формирование новой идентичности прямо предполагало преодоление сырьевого характера эконо­мики.

Напротив, в Анголе, Нигерии, Ливии, странах Персидского залива нефтяной бум случился практически сразу после деколонизации, и тут возникли «сырьевая идентичность» и надежда, что природные ресурсы позволят диктовать свою волю миру (как это было, например, в период нефтяных кризисов 1973–1974 или 1980–1981 годов).

В России мы тоже видим роль данного обстоятельства. «Лихие 1990-е» — это период, когда мы ничего не значили в мире, советское время — когда нас боялись. Но идентичность новой России — это «нефтедержавная» идентич­ность per se; мы убеждены, что можем перекрыть «вентиль» Европе; что за газ китайцы будут вечными нашими союзниками; а уж про постсоветские страны и говорить нечего. Доктрина «энергетической сверхдержавы», сейчас несколько подзабытая, — это и есть суть современной России. Если отнять у нас эту черту идентичности, останется лишь «консерватизм» (как у Саудовской Аравии ваххабизм), и собственно, все. Отторгая 1990-е, вос­хищаясь поздним СССР, мы, по сути, сами укрепляем «сырьевое проклятие», не мечтая ни о чем ином. Поэтому правы те, кто называет нынешнюю российскую элиту «сектой свидетелей высоких цен на нефть». В этом она очень похожа, например, на венесуэльскую (где «чавизм» расцвел в тех же условиях). В то же время известно, что государства, которые бум ресурсной экономики застал в более развитом и «устаканившемся» состоянии, легко справились с ним, от Голландии и Великобритании до Канады и Австралии.

Политическое устройство

Крайне важное значение имеет качество элиты и характер политического устройства той или иной страны. При прочих равных ощущение устойчивой легитимности обеспечивает куда бóльшую вероятность выхода из зависимости от сырья, чем существование имитационного режима. Примеры Малайзии и Объединенных Арабских Эмиратов (двух федераций монархических государств), Катара, Бахрейна и даже Саудовской Аравии выгодно отличаются от Анголы, Ливии, Нигерии, или Ирака.

Обладая да­леким горизонтом планирования, правители первой группы стран относительно удачно запускали процессы диверсификации экономики, так как имели ощущение исторической перспективы. Я не говорю про Малайзию, но ОАЭ сегодня выступают крупным центром промышленного производства в Заливе, здесь базируются две из пяти крупнейших авиакомпаний всего Ближневосточного региона, находится самый крупный пассажирский аэропорт в мире, отлично развиты индустрия туризма и строительства. Саудовская Аравия, как бы скептически к ней сегодня ни относились, выступает крупнейшим мировым про­изводителем многих товарных позиций в химической промышленности и промышленности полимеров, а в 1990-е годы выступала даже нетто-экспортером пшеницы, пока в стране не решили, что это излишне дорогое удовольствие. Даже если страна и не перестает быть «сырьевой» (толь­ко в Дубае «зависимость» от экспорта энергоносителей сейчас сопоставима с голландской), она направляет значительные средства в свою трансфор­ма­цию (что видно на примере Кувейта, Бахрейна или Катара).

Напротив, там, где власти не ощущают себя устойчиво (в Нигерии с 1960 года произошло несколько военных переворотов; в Судане годами идет гражданс­кая война; в Венесуэле «революционная» легитимность была сомнительной с самого начала; в Ливии то же самое можно было сказать о Джамахирии), нефтяные доходы не ведут к развитию страны и преодолению «проклятия». В Венесуэле разведанные запасы нефти, оцененные по ее нынешней стоимости, достигают $356 тыс. на каждого жителя страны (в то время как номинальный ВВП на душу населения составляет $4,2 тыс. в год). Временщики не способны преодолеть «сырьевое проклятие».

Россия, к сожалению, в полной мере является тому подтверждением. Ес­ли сравнивать ее с другими нефтедобывающими странами, она скорее похожа на Анголу или Нигерию, чем на Катар или Эмираты. За 15 лет нефтяного бума инвестиции в инфрастуктуру практически не выросли в реальном вы­ражении; новой промышленности не построено; серьезных иностранных инвестиций в несырьевой сектор не привлечено. Российские чиновники и предприниматели выводят средства в офшоры, как та же венесуэльская PDVSA, которая основные операции проводит в офшорных банках, а деньги в страну доста­вляет самолетами в наличной валюте, чтобы продать на черном рынке и расплатиться с работниками. Все это плата на короткий горизонт плани­рования, который неизбежен при наличии то «проблемы-2008», то «-2018», то какой-нибудь еще.

Плохие соседи

Наконец, крайне важным фактором является региональная специфика той или иной страны. Если богатая ресурсами страна находится в регионе бурного промышленного роста, она с высокой вероятностью сумеет противостоять «ресурсному проклятию» (примерами может быть та же Малайзия, а также Индонезия или Вьетнам). Близкие друг другу страны склонны заимствовать механизмы и паттерны развития, и это может выступать как условием прогресса, так и причиной его замедления: например, в государст­вах Персидского залива, экономически более открытых миру, опыт модернизации помогает всем странам региона относительно быстро идти вперед. Напротив, на постсоветском пространстве формирование авторитарных режимов, зависимых от сырьевых доходов и при этом перенимающих практики друг друга, в большинстве случаев затрудняет хозяйственный прогресс, а порой даже останавливает его.

Если попытаться ответить на вопрос, возможно ли России преодолеть «ресурсное проклятие», я бы сказал, что такая вероятность в ближай­шие 10–20 лет практически исключена. Во-первых, на нисходящей фазе в движении сырьевых цен складывается впечатление, что «проклятие» проходит само (доля нефтегазовых доходов бюджета сейчас резко падает). Во-вторых, масштабная модернизация стоит денег и требует значительного трансферта технологий, что в условиях спада в экономике и низкого курса рубля выглядит очень проблематично. В-третьих, элиты в России более всего ориентированы сейчас на собственное выживание и к реформам не склонны. В-четвертых, успешное преодоление «сырьевого проклятия» возможно только в случае интеграции страны в мировую экономику, а мы пока идем в обратном направлении.

На мой взгляд, максимум, что нам может удасться, это путь относительно успешных экономик Персидского з​алива: Россия может существенно повысить эффективность использования денег, получаемых от экспорта сырья; усовершенствовать инфраструктуру; изымать больше ренты в бюджет, снижать налоги на несырьевой сектор и т.д., то есть задавать условия для «несырьевого» развития и стимулировать инвестиции в индустриальный и сервисный сектора. Но не более того. Успешность такого проекта будет критическим образом зависеть от качества государственного управления, надеяться на изменение которого у нас нет никаких оснований…

Источник

Зависимость от нефти. Чем опасна, как освободиться?

В 2018 году Россия по-прежнему зависит от экспорта нефтепродуктов и от цен на сырьё в целом (commodities) . Считается, что это плохо, почему?

1) Зависимость экспортной выручки страны от одного товара/группы товаров — это уязвимость . Цены на сырьё могут сильно колебаться и даже сама угроза этого создаёт проблемы. Например, очень сложно, долгосрочное планирование бюджетной политики при такой зависимости. Это, так же, отпугивает длинные деньги иностранных инвесторов/фондов.

2) Добывать нефть долгое время считалось «простым занятием», сейчас ситуация меняется. При этом, в процесс добычи и переработки нефти не вовлекаются трудовые ресурсы/ технологии /малый бизнес.

3) Из-за пункта (1), большая часть экспортной выручки нефтяных компаний реинвестируется в новые месторождение или поддержание объёмов экспорта. По этой же причине, государство вынуждено создавать Фонды, что бы откладывать деньги на случай резкого падения цен на ключевой товар.

Что можно (если надо, конечно) сделать с таким положением вещей? Рассмотрим два основных варианта (в статье мы оставляем за скобками сферу изучения политологии и социологии) :

1) Ждать, когда Нефть станет не выгодно добывать/перерабатывать/экспортировать

2) Надо создать условия, при которых станет не выгодно .

Первый вариант происходит сам по себе, себестоимость добычи одного барреля снижается год от года (США, Канада). Где-то разрабатывать новые месторождения всё сложнее, требуется использование новых технологий. Меняются мировые цены на энергоносители, география добычи и поставок.

Второй вариант — это работа на опережение, основная задача — перенаправить инвестиции в другие отрасли. Попытка диверсификации экономики страны до того, как настанет Кризис. Сделать это — крайне сложная задача. Некоторые основные направления решения задачи:

1) Сделать добычу/переработку менее выгодной. (налоги и тарифы нам в помощь)

2) Де-монополизация рынка нефтепродуктов в стране. (одна крупная компанию государство приватизирует по частям)

3) Менее предпочтительный вариант, — субсидирование других отраслей народного хозяйства за счёт средств от экспорта нефти и газа.

4) Создание фондов (например Фонд национального благосостояния), и средства такого фонда не должны инвестироваться в отрасли за счёт которых они формируются (нефтегазовые). Логично, что, если экономику страны зависит от нефти, то и средства лучше инвестировать за рубежом, это позволит сохранить их от влияния шоков и девальвации национальной валюты.

Источник

Выбраться из нефтяной ловушки: что власти России делают не так?

Автор фото, Yegor Aleyev/TASS

Элиты не заинтересованы в том, что избавиться от зависимости от нефти, уверены эксперты

Диверсификация экспорта, открытая экономика, честная конкуренция и справедливый политический режим. Экономисты рассказали, чего не хватает в России, чтобы справиться с задачей уйти от нефтяной зависимости.

О том, что мешает России «слезть с нефтяной иглы», говорили эксперты на конференции Russian Economic Challenge в школе управления «Сколково».

Российские власти идут неверной дорогой, декларируя цель избавления от нефтяной зависимости, заявил на конференции директор программы «Экономическая политика» Московского центра Карнеги Андрей Мовчан.

Что власти делают не так?

Мовчан со своими коллегами из центра Карнеги изучили опыт разных стран, которые страдают от нефтяной зависимости.

Россия относится к группе стран со средним объемом добываемой нефти на душу населения. Он куда меньше, чем у Норвегии или Объединенных Арабских Эмиратов, но больше, чем, например, у Мексики. Именно это группа стран в большей степени испытывают нефтяную зависимость, полагают эксперты.

По словам Мовчана, Россия, Иран, Венесуэла, Казахстан и другие страны оказались примерно в одинаковой нефтяной ловушке. У них не хватает нефтяных ресурсов, чтобы сделать все население богатым. Но при этом нет и стимулов для активного проведения реформ, их заменяет нефть.

«Они недостаточно богаты, чтобы использовать простые методы, как Норвегия или Арабские Эмираты и чувствовать себя хорошо, — говорил на конференции Мовчан. — И недостаточно бедны, чтобы от них требовалось использовать сложные методы, чтобы опять чувствовать себя хорошо».

Методы, которые российские власти выбрали для борьбы с нефтяной зависимостью, не самые эффективные, считает экономист.

Во-первых, концепция импортозамещения, на его взгляд, не слишком эффективна. Любая страна, которая пыталась заменить импорт в ущерб экспорту, не добивалась успеха, сказал Мовчан. Он привел в пример Норвегию, которая в 1960-е годы делала ставку на импортозамещение, но быстро от нее отказалась и сосредоточилась на диверсификации экспорта.

«Норвегия стала Норвегией, она перестала быть рыбацкой деревней, которая добывает [только] энергетические ресурсы», — пояснил Мовчан.

Во-вторых, российская экономика должна стать более открытой. Тем более открыта экономика, тем она лучше себя чувствует и тем проще избавляться от нефтяной зависимости, продолжил экономист. Нужно снижать риски для бизнеса. Это касается, например, защиты прав собственности.

Опыт других стран, по словам Мовчана, показывает, что успешные реформы обычно проводятся при участии квалифицированных иностранных экспертов. Реформы, проведенные лишь «внутренней школой», обычно не слишком успешны, показало исследование Карнеги.

«Это противоречит российской концепции о том, что иностранцы будут вредить, а не помогать. Оказывается, иностранцы помогают, а собственные чиновники чаще вредят в этой ситуации», — объяснил Мовчан.

А вот рост государственных расходов, как правило, не помогает бороться с зависимостью от нефти. По словам Мовчана, госрасходы «идут обычно не туда», что способствует коррупции.

Плохо избавляются от зависимости страны, где ресурсы монополизированы, то есть нефть добывают ограниченное число производителей. Такие страны хуже переживают кризисы, а производители могут оказывать давление на государство, заметил экономист.

Меры по борьбе с коррупцией он оценил как неэффективные. Коррупция, по его словам, является следствием наличия ресурсов и неэффективности экономики. Как только страна начинает применять определенный набор мер, связанных с открытостью экономики, уровень коррупции падает.

Автор фото, Yegor Aleyev/TASS

Странам, в которых нефти немного, легче справиться с зависимостью от нее, уверены эксперты

Элитам не нужны реформы

Россию и другие страны, оказавшиеся в нефтяной ловушке, объединяет и еще один фактор — политический режим. Обычно в странах, столкнувшихся с тяжелой формой нефтяной зависимости, власти вынуждены бороться за свое сохранение, так как до конца не чувствует себя легитимной и способной контролировать ситуацию в стране, утверждают исследователи.

Власти должны быть готовы к непопулярным решениям. «Борьба с ресурсным проклятием начинается тогда, как больной почти мертв, когда его нужно реанимировать. Борьба должна начинаться с реанимации, а это всегда реформы, а реформы — это большие риски», — сказал Мовчан.

С ним согласился старший научный сотрудник лаборатории экономико-социологических исследований Высшей школы экономики (ВШЭ) Григорий Юдин. По его словам, главной жертвой ресурсного проклятия становится демократия. В таком обществе обычно высокое неравенство, а элиты отделены от всего остального населения.

А вот стимулов для реформ нет. Элиты получают сверхдоходы, они ориентированы на «глобальный образ жизни», продолжил свою мысль Юдин. Государство просто не заинтересовано в диверсификации, так как появление новых игроков будет угрожать элитам, сказал эксперт.

Юдин ожидает изменений «снизу» — от людей, уставших от неравенства. Недовольство копится в России незаметно, но накапливается, уверен он.

Руководитель аналитического центра «Форум» Екатерина Малофеева при этом заметила, что какие-то изменения в российской экономике все же происходят. Люди, имеющие свободные средства, готовы вкладывать их в бизнес, который удовлетворяет их ценностям. На что Мовчан возразил: речь идет об очень узкой прослойке людей.

Нефть нынче не та

Главный экономист BP по России и СНГ Владимир Дребенцов считает, что мировая экономика уже меняет подход к энергетике. Он сравнил этот переход с тем, как человечество перешло от поисков еды в природе к земледелию.

Он напомнил, что добыча нефти в США растет, а ее себестоимость серьезно упала за последние годы. Если 2014 году считалось, что сланцевая нефть — один из самых дорогих источником сырья, то теперь стало ясно, что цена ее добычи может быть ниже. А страны, входящие в ОПЕК, теряют влияние на рынок нефти.

Ректор школы управления «Сколково» Марат Атнашев, в свою очерель, напомнил, что раньше дефицит или даже угроза дефицита нефти приводили к быстрой корректировке цен вверх. Теперь эта ситуация изменилась.

По словам Атнашева, меняется и сам спрос на нефть, которая раньше была безальтернативным топливом для автомобилей. Но сейчас появляются альтернативы.

Для России вопрос заключается в том, как элиты будут реагировать на внешний шок в случае резкого падения цен на нефть. В разговоре с Русской службой Би-би-си Юдин из ВШЭ предположил, что пострадавшими окажутся обычные граждане. Он привел в пример валютных ипотечников, которые пострадали от падения курса рубля. В какой-то момент возник консенсус, что они сами взяли кредиты и сами будут отвечать, напомнил эксперт.

Источник