Сайт здоровой семьи
Главные герои повести «На дне»
В речи каждого из персонажей драмы отражается его внутренний облик, характер, социальное положение, культурно-интеллектуальный уровень. Так, в речи Луки присутствует просторечие («давеча», «всяко», «отмаялась»), он употребляет синонимические пары («славно-хорошо»), использует лексический повтор («жил-жил», «глядел-глядел»), эпифору («Тюрьма добру не научит, и Сибирь не научит… а человек — научит»).
Речь героя афористична, напевна, многие высказывания его похожи на пословицы, отражают народное мировидение: «Ни одна блоха — не плоха: все черненькие, все прыгают…», «Где тепло, там и родина», «Все мы на земле странники…», «Человек — все может… лишь бы захотел…» Лука рассказывает ночлежникам притчу о «праведной земле». Исследователи отмечали, что этот интерес героя к легендам и преданиям может быть обусловлен крестьянским происхождением его, а также его прошлым общением с раскольниками. Вместе с тем мы отмечаем богатый жизненный опыт этого персонажа, его ум, наблюдательность.
Главным идейным оппонентом Луки считается Сатин. Он получил образование, прочитал много книг, в его памяти живы научные термины («трансцендентальный», «макро-биотика»).
При этом вряд ли он понимает значение этих выражений. «Люблю непонятные, редкие слова», — говорит Сатин. Речь героя также афористична, он обладает ораторскими способностями: «Когда труд — удовольствие, жизнь хороша! Когда труд — обязанность, жизнь — рабство!» В этой фразе использован прием анафоры и синтаксического параллелизма. Именно Сатину автор доверяет знаменитый монолог о человеке.
Афористична у Горького и речь Бубнова. Мудрость, наблюдательность этого персонажа переданы в его лаконичных замечаниях: «Люди все живут… как щенки по реке плывут…», «Все люди на земле — лишние…» Речь Бубнова несет отпечаток устного народного творчества. Его высказывания напоминают пословицы, они напевны, в них часто присутствует рифма: «Такое житье, что как поутру встал, так и за вытье», «Все хотят порядка, да разума нехватка». В речи героя часто звучит просторечие: «валяй», «мелешь», «рожа», «тяпнуть», «укокошить», «айда».
Речь Актера ярко характеризует этого героя.
Он цитирует Пушкина, Беранже, Шекспира. Его высказывания часто напоминают реплики из пьес. «Он уйдет… увидите», — говорит он о себе в третьем лице. Свою роль на сцене Актер завершает краткой, лаконичной фразой: «Ушел». Это тонкий, восторженный, эмоциональный человек, в душе которого живы воспоминания о сцене. Речь его — отрывистая, эмоциональная, насыщенная восклицательными и вопросительными предложениями, а также многоточиями, передающими мечтательность и развитое воображение героя. Мы видим здесь прием парцелляции: «Превосходная лечебница… Мрамор… мраморный пол! Свет… чистота…», «Врешь! Дед! Скажи ему, что он — врет. Я — иду! Каково?»
На речь Насти влияет стиль бульварных романов с их «романтическими атрибутами»: «ночь», «сад», «беседка», «левольверт».
Она рассказывает окружающим романтические истории, пересыпая их затертыми эпитетами («драгоценная», «любезная», «незабвенная»).
Собственные переживания героиня передает гиперболически, также в виде штампованных фраз: «дрожу от страха и горя», «пропаду от тоски по тебе».
В речи Васьки Пепла присутствует просторечие, звучат горячие, страстные интонации, раскрывающие безудержную натуру этого персонажа. Характерно, что, изображая босяков и бродяг, Горький отказался от использования воровского и блатного жаргона. Речь его героев в основном нейтральна. Однако при этом некоторые персонажи зачастую повторяют одно и то же слово, которое становится лейтмотивным в развитии данного образа. Так, для Барона это слово — «дальше». В этом — нежелание жить «настоящим», чувство равнодушия и безразличия ко всему.
Клещ постоянно повторяет то, что он — «рабочий человек». Это определение поддерживает в нем веру в собственные силы. Ключевое слово Луки — «терпение». Так, он советует потерпеть Анне и Актеру. Так же говорит он и о себе: «Ничего! Потерплю!»
Важную роль в пьесе играет монолог. Однако адресован он не зрительному залу, а другим персонажам, которые вставляют в него свои реплики. Эпический стиль характерен для монологов Луки, страстно и пафосно звучат речи Сатина, уныло и с оттенком высокомерия, ностальгического чувства — воспоминания Барона. Также использует Горький полилог, «разговор глухих», когда каждый из персонажей задает собственную тему, не слушая партнера по сцене.
Таким образом, речь героев раскрывает их внутренний облик, способствует разрешению идейно-философской проблематики пьесы, а также яркому изображению бесчеловечных условий человеческой жизни.
Источник
На дне (Горький Максим, 1902)
Та же обстановка.
Вечер. На нарах около печи Сатин, Барон, Кривой Зоб и Татарин играют в карты. Клещ и Актер наблюдают за игрой. Бубнов на своих нарах играет в шашки с Медведевым. Лука сидит на табурете у постели Анны. Ночлежка освещена двумя лампами: одна висит на стене около играющих в карты, другая — на нарах Бубнова.
Татарин. Еще раз играю, — больше не играю…
Солнце всходит и заходит…
Кривой Зоб (подхватывает голос).
А в тюрьме моей темно…
Татарин (Сатину). Мешай карта! Хорошо мешай! Знаем мы, какой-такой ты…
Бубнов и Кривой Зоб (вместе).
Дни и ночи часовые — э-эх!
Стерегут мое окно…
Анна. Побои… обиды… ничего кроме — не видела я… ничего не видела!
Лука. Эх, бабочка! Не тоскуй!
Медведев. Куда ходишь? Гляди.
Бубнов. А-а! Так, так, так…
Татарин (грозя Сатину кулаком). Зачем карта прятать хочешь? Я вижу… э, ты!
Кривой Зоб. Брось, Асан! Всё равно — они нас объегорят… Бубнов, заводи!
Анна. Не помню — когда я сыта была… Над каждым куском хлеба тряслась… Всю жизнь мою дрожала… Мучилась… как бы больше другого не съесть… Всю жизнь в отрепьях ходила… всю мою несчастную жизнь… За что?
Лука. Эх ты, детынька! Устала? Ничего!
Актер (Кривому Зобу). Валетом ходи… валетом, черт!
Барон. А у нас — король.
Клещ. Они всегда побьют.
Сатин. Такая у нас привычка…
Бубнов. И у меня… н-ну…
Анна. Помираю, вот…
Клещ. Ишь, ишь как! Князь, бросай игру! Бросай, говорю!
Актер. Он без тебя не понимает?
Барон. Гляди, Андрюшка, как бы я тебя не швырнул ко всем чертям!
Татарин. Сдавай еще раз! Кувшин ходил за вода, разбивал себя… и я тоже!
(Клещ, качая головой, отходит к Бубнову.)
Анна. Всё думаю я: господи! Неужто и на том свете мука мне назначена? Неужто и там?
Лука. Ничего не будет! Лежи знай! Ничего! Отдохнешь там. Потерпи еще! Все, милая, терпят… всяк по-своему жизнь терпит… (Встает и уходит в кухню быстрыми шагами.)
Как хотите, стерегите…
Я и так не убегу…
Мне и хочется на волю… эх!
Цепь порвать я не могу…
Татарин (кричит). А! Карта рукав совал!
Барон (конфузясь). Ну… что же мне — в нос твой сунуть?
Актер (убедительно). Князь! Ты ошибся… никто, никогда…
Татарин. Я видел! Жулик! Не буду играть!
Сатин (собирая карты). Ты, Асан, отвяжись… Что мы — жулики, тебе известно. Стало быть, зачем играл?
Барон. Проиграл два двугривенных, а шум делаешь на трешницу… еще князь!
Татарин (горячо). Надо играть честна!
Сатин. Это зачем же?
Татарин. Как зачем?
Сатин. А так… Зачем?
Татарин. Ты не знаешь?
Сатин. Не знаю. А ты — знаешь?
Кривой Зоб (благодушно). Чудак ты, Асан! Ты — пойми! Коли им честно жить начать, они в три дня с голоду издохнут…
Татарин. А мне какое дело! Надо честно жить!
Кривой Зоб. Заладил! Идем чай пить лучше… Бубен!
И-эх вы, цепи, мои цепи…
Да вы железны сторожа…
Кривой Зоб. Идем, Асанка! (Уходит, напевая.)
Не порвать мне, не разбить вас…
Сатин (Барону, смеясь). Вы, ваше вашество, опять торжественно сели в лужу! Образованный человек, а карту передернуть не можете…
Барон (разводя руками). Чёрт знает, как она…
Актер. Таланта нет… нет веры в себя… а без этого… никогда, ничего…
Медведев. У меня одна дамка… а у тебя две… н-да!
Бубнов. И одна — не бедна, коли умна… Ходи!
Клещ. Проиграли вы, Абрам Иваныч!
Медведев. Это не твое дело… понял? И молчи..
Сатин. Выигрыш — пятьдесят три копейки…
Актер. Три копейки мне… А впрочем, зачем мне нужно три копейки?
Лука (выходя из кухни). Ну, обыграли татарина? Водочку пить пойдете?
Барон. Идем с нами!
Сатин. Посмотреть бы, каков ты есть пьяный!
Лука. Не лучше трезвого-то…
Актер. Идем, старик… я тебе продекламирую куплеты…
Актер. Стихи, — понимаешь?
Лука. Стихи-и! А на что они мне, стихи-то.
Актер. Это — смешно… А иногда — грустно…
Сатин. Ну, куплетист, идешь? (Уходит с Бароном.)
Актер. Иду… я догоню! Вот, например, старик, из одного стихотворения… начало я забыл… забыл! (Потирает лоб.)
Бубнов. Готово! Пропала твоя дамка… ходи!
Медведев. Не туда я пошел… пострели ее!
Актер. Раньше, когда мой организм не был отравлен алкоголем, у меня, старик, была хорошая память… А теперь вот… кончено, брат! Всё кончено для меня! Я всегда читал это стихотворение с большим успехом… гром аплодисментов! Ты… не знаешь, что такое аплодисменты… это, брат, как… водка. Бывало, выйду, встану вот так… (Становится в позу.) Встану… и… (Молчит.) Ничего не помню… ни слова… не помню! Любимое стихотворение… плохо это, старик?
Лука. Да уж чего хорошего, коли любимое забыл? В любимом — вся душа…
Актер. Пропил я душу, старик… я, брат, погиб… А почему — погиб? Веры у меня не было… Кончен я…
Лука. Ну, чего? Ты… лечись! От пьянства нынче лечат, слышь! Бесплатно, браток, лечат… такая уж лечебница устроена для пьяниц… чтобы, значит, даром их лечить… Признали, видишь, что пьяница — тоже человек… и даже — рады, когда он лечиться желает! Ну-ка, вот, валяй! Иди…
Актер (задумчиво). Куда? Где это?
Лука. А это… в одном городе… как его? Название у него эдакое… Да я тебе город назову. Ты только вот чего: ты пока готовься! Воздержись. возьми себя в руки и — терпи… А потом — вылечишься… и начнешь жить снова… хорошо, брат, снова-то! Ну, решай… в два приема…
Актер (улыбаясь). Снова… сначала… Это — хорошо… Н-да… Снова? (Смеется.) Ну… да! Я могу?! Ведь могу, а?
Лука. А чего? Человек — всё может… лишь бы захотел…
Актер (вдруг, как бы проснувшись). Ты — чудак! Прощай пока! (Свистит.) Старичок… прощай… (Уходит.)
Лука. Что, матушка?
Анна. Поговори со мной…
Лука (подходя к ней). Давай, побеседуем…
Лука. Что, браток?
Клещ (негромко). Ничего… (Медленно идет к двери в сени, несколько секунд стоит пред ней и — уходит.)
Лука (проводив его взглядом). Тяжело мужику-то твоему…
Анна. Мне уж не до него…
Лука. Бил он тебя?
Анна. Еще бы… От него, чай, и зачахла…
Бубнов. У жены моей… любовник был; ловко, бывало, в шашки играл, шельма…
Анна. Дедушка! Говори со мной, милый… Тошно мне…
Лука. Это ничего! Это — перед смертью… голубка. Ничего, милая! Ты — надейся… Вот, значит, помрешь, и будет тебе спокойно… ничего больше не надо будет, и бояться — нечего! Тишина, спокой… лежи себе! Смерть — она всё успокаивает… она для нас ласковая… Помрешь — отдохнешь, говорится… верно это, милая! Потому — где здесь отдохнуть человеку?
Анна. А как там — тоже мука?
Лука. Ничего не будет! Ничего! Ты — верь! Спокой и — больше ничего! Призовут тебя к господу и скажут: господи, погляди-ка, вот пришла раба твоя, Анна…
Медведев (строго). А ты почему знаешь, что там скажут? Эй, ты…
Лука. Стало быть, знаю, господин ундер…
Медведев (примирительно). М… да! Ну… твое дело… Хоша… я еще не совсем… ундер…
Бубнов. Двух беру…
Медведев. Ах ты… чтоб тебе.
Лука. А господь — взглянет на тебя кротко-ласково и скажет: знаю я Анну эту! Ну, скажет, отведите ее, Анну, в рай! Пусть успокоится… Знаю я, жила она — очень трудно… очень устала… Дайте покой Анне…
Анна (задыхаясь). Дедушка… милый ты… кабы так! Кабы… покой бы… не чувствовать бы ничего…
Лука. Не будешь! Ничего не будет! Ты — верь! Ты — с радостью помирай, без тревоги… Смерть, я те говорю, она нам — как мать малым детям…
Анна. А… может… может, выздоровлю я?
Лука (усмехаясь). На что? На муку опять?
Анна. Ну… еще немножко… пожить бы… немножко! Коли там муки не будет… здесь можно потерпеть… можно!
Лука. Ничего там не будет. Просто…
Пепел (вставая). Верно… а может, и — не верно!
Лука. А, красавец…
Медведев. Кто орет?
Пепел (подходя к нему). Я! А что?
Медведев. Зря орешь, вот что! Человек должен вести себя смирно…
Пепел. Э… дубина. А еще — дядя… х-хо!
Лука (Пеплу, негромко). Слышь, — не кричи! Тут — женщина помирает… уж губы у нее землей обметало… не мешай!
Пепел. Тебе, дед, изволь, — уважу! Ты, брат, молодец! Врешь ты хорошо… сказки говоришь приятно! Ври, ничего… мало, брат, приятного на свете!
Бубнов. Вправду — помирает баба-то?
Лука. Кажись, не шутит…
Бубнов. Кашлять, значит, перестанет… Кашляла она очень беспокойно… двух беру!
Медведев. Ах, пострели тебя в сердце!
Медведев. Я тебе — не Абрам…
Пепел. Абрашка! Наташа — хворает?
Медведев. А тебе какое дело?
Пепел. Нет, ты скажи: сильно ее Василиса избила?
Медведев. И это дело не твое! Это — семейное дело… А ты — кто таков?
Пепел. Кто бы я ни был, а… захочу — и не видать вам больше Наташки!
Медведев (бросая игру). Ты — что говоришь? Ты — про кого это? Племянница моя чтобы… ах, вор!
Пепел. Вор, а тобой не пойман…
Медведев. Погоди! Я — поймаю… я — скоро…
Пепел. А поймаешь, — на горе всему вашему гнезду. Ты думаешь — я молчать буду перед следователем? Жди от волка толка! Спросят: кто меня на воровство подбил и место указал? Мишка Костылев с женой! Кто краденое принял? Мишка Костылев с женой!
Медведев. Врешь! Не поверят тебе!
Пепел. Поверят, потому — правда! И тебя еще запутаю… ха! Погублю всех вас, черти, — увидишь!
Медведев (теряясь). Врешь! И… врешь! И… что я тебе худого сделал? Пес ты бешеный…
Пепел. А что ты мне хорошего сделал?
Медведев (Луке). Ты… чего каркаешь? Твое тут — какое дело? Тут — семейное дело!
Бубнов (Луке). Отстань! Не для нас с тобой петли вяжут.
Лука (смиренно). Я ведь — ничего! Я только говорю, что, если кто кому хорошего не сделал, тот и худо поступил…
Медведев (не поняв). То-то! Мы тут… все друг друга знаем… а ты — кто такой? (Сердито фыркая, быстро уходит.)
Лука. Рассердился кавалер… Охо-хо, дела у вас, братцы, смотрю я… путаные дела!
Пепел. Василисе жаловаться побежал…
Бубнов. Дуришь ты, Василий. Чего-то храбрости у тебя много завелось… гляди, храбрость у места, когда в лес по грибы идешь… а здесь она — ни к чему… Они тебе живо голову свернут…
Пепел. Н-ну, нет! Нас, ярославских, голыми руками не сразу возьмешь… Ежели война — будем воевать…
Лука. А в самом деле, отойти бы тебе, парень, прочь с этого места…
Пепел. Куда? Ну-ка, выговори…
Лука. Иди… в Сибирь!
Пепел. Эге! Нет, уж я погожу, когда пошлют меня в Сибирь эту на казенный счет…
Лука. А ты слушай, иди-ка! Там ты себе можешь путь найти… Там таких — надобно!
Пепел. Мой путь — обозначен мне! Родитель всю жизнь в тюрьмах сидел и мне тоже заказал… Я когда маленький был, так уж в ту пору меня звали вор, воров сын…
Лука. А хорошая сторона — Сибирь! Золотая сторона! Кто в силе да в разуме, тому там — как огурцу в парнике!
Пепел. Старик! Зачем ты всё врешь?
Пепел. Оглох! Зачем врешь, говорю?
Лука. Это в чем же вру-то я?
Пепел. Во всем… Там у тебя хорошо, здесь хорошо… ведь — врешь! На что?
Лука. А ты мне — поверь, да поди сам погляди… Спасибо скажешь… Чего ты тут трешься? И… чего тебе правда больно нужна… подумай-ка! Она, правда-то, может, обух для тебя…
Пепел. А мне всё едино! Обух так обух…
Лука. Да чудак! На что самому себя убивать?
Бубнов. И чего вы оба мелете? Не пойму… Какой тебе, Васька, правды надо? И зачем? Знаешь ты правду про себя… да и все ее знают…
Пепел. Погоди, не каркай! Пусть он мне скажет… Слушай, старик: бог есть?
Бубнов. Люди все живут… как щепки по реке плывут… строят дом… а щепки — прочь…
Пепел. Ну? Есть? Говори…
Лука (негромко). Коли веришь, — есть; не веришь, — нет… Во что веришь, то и есть…
Бубнов. Пойду чаю попью… идемте в трактир? Эй.
Лука (Пеплу). Чего глядишь?
Пепел. Так… погоди. Значит…
Бубнов. Ну, я один… (Идет к двери и встречается с Василисой.)
Пепел. Стало быть… ты…
Василиса (Бубнову). Настасья — дома?
Василиса (подходя к Анне). Жива еще?
Лука. Не тревожь…
Василиса. А ты… чего тут торчишь?
Лука. Я могу уйти… коли надо…
Василиса (направляясь к двери в комнату Пепла). Василий! У меня к тебе дело есть…
Василиса (из комнаты Пепла). Вася… поди сюда!
Пепел. Не пойду… не хочу…
Василиса. А… что же? На что гневаешься?
Пепел. Скушно мне… надоела мне вся эта канитель…
Василиса. И я… надоела?
Пепел. Ну… говори…
Василиса. Что же говорить? Насильно мил не будешь… и не в моем это характере милости просить… Спасибо тебе за правду…
Пепел. Какую правду?
Василиса. А что надоела я тебе… али это не правда?
Василиса (подвигаясь к нему). Что глядишь? Не узнаёшь?
Пепел (вздыхая). Красивая ты, Васка (женщина кладет ему руку на шею, но он встряхивает руку ее движением плеча) — а никогда не лежало у меня сердце к тебе… И жил я с тобой и всё… а никогда ты не нравилась мне…
Пепел. Ну, не о чем нам говорить! Не о чем… иди от меня…
Василиса. Другая приглянулась?
Пепел. Не твое дело… И приглянулась — в свахи тебя не позову…
Василиса (значительно). А напрасно… Может, я бы и сосватала…
Пепел (подозрительно). Кого это?
Василиса. Ты знаешь… что притворяться? Василий… я — человек прямой… (Тише.) Скрывать не буду… ты меня обидел… Ни за что, ни про что — как плетью хлестнул… Говорил — любишь… и вдруг…
Пепел. Вовсе не вдруг… я давно… души в тебе нет, баба… В женщине — душа должна быть… Мы — звери… нам надо… надо нас — приучать… а ты — к чему меня приучила.
Василиса. Что было — того нет… Я знаю — человек сам в себе не волен… Не любишь больше… ладно! Так тому и быть…
Пепел. Ну, значит, и — шабаш! Разошлись смирно, без скандала… и хорошо!
Василиса. Нет, погоди! Все-таки… когда я с тобой жила… я всё дожидалась, что ты мне поможешь из омута этого выбраться… освободишь меня от мужа, от дяди… от всей этой жизни… И, может, я не тебя, Вася, любила, а… надежду мою, думу эту любила в тебе… Понимаешь? Ждала я, что вытащишь ты меня…
Пепел. Ты — не гвоздь, я — не клещи… Я сам думал, что ты, как умная… ведь ты умная… ты — ловкая!
Василиса (близко наклоняясь к нему). Вася! давай… поможем друг другу…
Василиса (тихо, сильно). Сестра… тебе нравится, я знаю….
Пепел. За то ты и бьешь ее зверски! Смотри, Васка! Ее — не тронь…
Василиса. Погоди! Не горячись! Можно всё сделать тихо, по-хорошему… Хочешь — женись на ней? И я тебе еще денег дам… целковых… триста! Больше соберу — больше дам…
Пепел (отодвигаясь). Постой… как это? За что?
Василиса. Освободи меня… от мужа! Сними с меня петлю эту…
Пепел (тихо свистит). Вон что-о! Ого-го! Это — ты ловко придумала… мужа, значит, в гроб, любовника — на каторгу, а сама…
Василиса. Вася! Зачем — каторга? Ты — не сам… через товарищей! Да если и сам — кто узнает? Наталья — подумай! Деньги будут… уедешь куда-нибудь… меня навек освободишь… И что сестры около меня не будет — это хорошо для нее. Видеть мне ее — трудно… злоблюсь я на нее за тебя и сдержаться не могу… мучаю девку, бью ее… так — бью… что — сама плачу от жалости к ней… А — бью. И — буду бить!
Пепел. Зверь! Хвастаешься зверством своим?
Василиса. Не хвастаюсь — правду говорю. Подумай, Вася… Ты два раза из-за мужа моего в тюрьме сидел… из-за его жадности… Он в меня, как клоп, впился… четыре года сосет! А какой он мне муж? Наташку теснит, измывается над ней, нищая, говорит! И для всех он — яд…
Пепел. Хитро ты плетешь… Василиса. В речах моих — всё ясно… Только глупый не поймет, чего я хочу…
Василиса. Подумай! (Видит мужа.) Ты — что? За мной?
Костылев. Это я… я! А вы тут… одни? А-а… Вы — разговаривали? (Вдруг топает ногами — громко визжит.) Васка… поганая! Нищая… шкура! (Пугается своего крика, встреченного молчанием и неподвижностью.) Прости господи… опять ты меня, Василиса, во грех ввела… Я тебя ищу везде… (Взвизгивая.) Спать пора! Масла в лампады забыла налить… у, ты! Нищая… свинья… (Дрожащими руками машет на нее. Василиса медленно идет к двери в сени, оглядываясь на Пепла.)
Пепел (Костылеву). Ты! Уйди… пошел.
Костылев (кричит). Я — хозяин! Сам пошел, да! Вор…
Костылев. Не смей! Я тут… я тебя…
Пепел (вспрыгнув на нары). Кто это… кто на печи?
Лука (высовывая голову). Ась?
Лука (спокойно). Я… я самый… О господи Исусе Христе!
Пепел (затворяет дверь в сени, ищет запора и не находит). А, черти… Старик, слезай!
Лука. Сейча-ас… лезу…
Пепел (грубо). Ты зачем на печь залез?
Лука. А куда надо было?
Пепел. Ведь… ты в сени ушел?
Лука. В сенях, браточек, мне, старику, холодно…
Пепел. Ты… слышал?
Лука. А — слышал! Как не слышать? Али я — глухой? Ах, парень, счастье тебе идет… Вот идет счастье!
Пепел (подозрительно). Какое счастье? В чем?
Лука. А вот в том, что я на печь залез.
Пепел. А… зачем ты там возиться начал?
Лука. Затем, значит, что — жарко мне стало… на твое сиротское счастье… И — опять же — смекнул я, как бы, мол, парень-то не ошибся… не придушил бы старичка-то…
Пепел. Да-а… я это мог… ненавижу…
Лука. Что мудреного? Ничего нет трудного… Часто эдак-то ошибаются…
Пепел (улыбаясь). Ты — что? Сам, что ли, ошибся однажды?
Лука. Парень! Слушай-ка, что я тебе скажу: бабу эту — прочь надо! Ты ее — ни-ни! — до себя не допускай… Мужа — она и сама со света сживет, да еще половчее тебя, да! Ты ее, дьяволицу, не слушай… Гляди — какой я? Лысый… А отчего? От этих вот самых разных баб… Я их, баб-то, может, больше знал, чем волос на голове было… А эта Василиса — она… хуже черемиса!
Пепел. Не понимаю я… спасибо тебе сказать, или ты… тоже…
Лука. Ты — не говори! Лучше моего не скажешь! Ты слушай: которая тут тебе нравится, бери ее под руку да отсюда — шагом марш! — уходи! Прочь уходи…
Пепел (угрюмо). Не поймешь людей! Которые — добрые, которые — злые. Ничего не понятно…
Лука. Чего там понимать? Всяко живет человек… как сердце налажено, так и живет… сегодня — добрый, завтра — злой… А коли девка эта за душу тебя задела всурьез… уйди с ней отсюда, и кончено… А то — один иди… Ты — молодой, успеешь бабой обзавестись…
Пепел (берет его за плечо). Нет, ты скажи — зачем ты всё это…
Лука. Погоди-ка, пусти… Погляжу я на Анну… чего-то она хрипела больно… (Идет к постели Анны, открывает полог, смотрит, трогает рукой. Пепел задумчиво и растерянно следит за ним.) Исусе Христе, многомилостивый! Дух новопреставленной рабы твоей Анны с миром прими…
Пепел (тихо). Умерла. (Не подходя, вытягивается и смотрит на кровать.)
Лука (тихо). Отмаялась. А где мужик-то ее?
Пепел. В трактире, наверно…
Лука. Надо сказать…
Пепел (вздрагивая). Не люблю покойников…
Лука (идет к двери). За что их любить. Любить — живых надо… живых…
Пепел. И я с тобой…
Актер (останавливается, не затворяя двери, на пороге и, придерживаясь руками за косяки, кричит). Старик, эй! Ты где? Я — вспомнил… слушай. (Шатаясь, делает два шага вперед и, принимая позу, читает.)
Господа! Если к правде святой
Мир дорогу найти не умеет, —
Честь безумцу, который навеет
Человечеству сон золотой!
Если бы завтра земли нашей путь
Осветить наше солнце забыло,
Завтра ж целый бы мир осветила
Мысль безумца какого-нибудь…
Наташа (смеется). Чучело! Нализался…
Актер (оборачиваясь к ней). А-а, это ты? А — где старичок… милый старикашка? Здесь, по-видимому, — никого нет… Наташа, прощай! Прощай… да!
Наташа (входя). Не здоровался, а прощаешься…
Актер (загораживая ей дорогу). Я — уезжаю, ухожу… Настанет весна — и меня больше нет…
Наташа. Пусти-ка… куда это ты?
Актер. Искать город… лечиться… Ты — тоже уходи… Офелия… иди в монастырь… Понимаешь — есть лечебница для организмов… для пьяниц… Превосходная лечебница… Мрамор… мраморный пол! Свет… чистота, пища… всё — даром! И мраморный пол, да! Я ее найду, вылечусь и… снова буду… Я на пути к возрожденью… как сказал… король… Лир! Наташа… по сцене мое имя Сверчков-Заволжский… никто этого не знает, никто! Нет у меня здесь имени… Понимаешь ли ты, как это обидно — потерять имя? Даже собаки имеют клички…
Актер. Без имени — нет человека…
Наташа. Гляди… голубчик… померла ведь…
Актер (качая головой). Не может быть…
Наташа (отступая). Ей-богу… смотри…
Бубнов (в двери). Чего смотреть?
Наташа. Анна-то… померла!
Бубнов. Кашлять перестала, значит. (Идет к постели Анны, смотрит, идет на свое место.) Надо Клещу сказать… это — его дело…
Актер. Я иду… скажу… потеряла имя. (Уходит.)
Наташа (посреди комнаты). Вот и я… когда-нибудь так же… в подвале… забитая…
Бубнов (расстилая на своих нарах какое-то тряпье). Чего? Ты чего бормочешь?
Наташа. Так… про себя…
Бубнов. Ваську ждешь? Гляди — сломит тебе голову Васька…
Наташа. А не всё равно — кто сломит? Уж пускай лучше он…
Бубнов (ложится). Ну, твое дело…
Наташа. Ведь вот… хорошо, что она умерла… а жалко… Господи. Зачем жил человек?
Бубнов. Все так: родятся, поживут, умирают. И я помру… и ты… Чего жалеть?
Кривой Зоб. Слышали… царство небесное, коли померла…
Татарин (Клещу). Надо вон тащить! Сени надо тащить! Здесь — мертвый — нельзя, здесь — живой спать будет…
(Все подходят к постели. Клещ смотрит на жену через плечи других.)
Кривой Зоб (Татарину). Ты думаешь — дух пойдет? От нее духа не будет… она вся еще живая высохла…
Наташа. Господи! Хоть бы пожалели… хоть бы кто слово сказал какое-нибудь! Эх вы…
Лука. Ты, девушка, не обижайся… ничего! Где им… куда нам — мертвых жалеть? Э, милая! Живых — не жалеем… сами себя пожалеть-то не можем… где тут!
Бубнов (зевая). И опять же — смерть слова не боится. Болезнь — боится слова, а смерть — нет!
Татарин (отходя). Полицию надо…
Кривой Зоб. Полицию — это обязательно! Клещ! Полиции заявил?
Клещ. Нет… Хоронить надо… а у меня сорок копеек всего…
Кривой Зоб. Ну, на такой случай — займи… а то мы соберем… кто пятак, кто — сколько может… А полиции заяви… скорее! А то она подумает — убил ты бабу… или что… (Идет к нарам и собирается лечь рядом с Татарином.)
Наташа (отходя к нарам Бубнова). Вот… будет она мне сниться теперь… мне всегда покойники снятся… Боюсь идти одна… в сенях — темно…
Лука (следуя за ней). Ты — живых опасайся… вот что я скажу…
Наташа. Проводи меня, дедушка…
Лука. Идем… идем, провожу!
Кривой Зоб. Охо-хо-о! Асан! Скоро весна, друг… тепло нам жить будет! Теперь уж в деревнях мужики сохи, бороны чинят… пахать налаживаются… н-да! А мы… Асан. Дрыхнет уж, Магомет окаянный…
Бубнов. Татары спать любят…
Клещ (стоит посредине ночлежки и тупо смотрит пред собой). Чего же мне теперь делать?
Кривой Зоб. Ложись да спи… только и всего…
Клещ (тихо). А… она… как же?
Актер (кричит). Старик! Сюда, мой верный Кент…
Сатин. Миклуха-Маклай идет… х-хо!
Актер. Кончено и решено! Старик, где город… где ты?
Сатин. Фата-моргана! Наврал тебе старик… Ничего нет! Нет городов, нет людей… ничего нет!
Татарин (вскакивая). Где хозяин? Хозяину иду! Нельзя спать — нельзя деньги брать… Мертвые… пьяные… (Быстро уходит. Сатин свистит вслед ему.)
Бубнов (сонным голосом). Ложись, ребята, не шуми… ночью — спать надо!
Актер. Да… здесь — ага! Мертвец… «Наши сети притащили мертвеца»… стихотворение… Б-беранжера!
Сатин (кричит). Мертвецы — не слышат! Мертвецы не чувствуют… Кричи… реви… мертвецы не слышат.
Источник