Владимир Соколов Муравей Мравка
„МУРАВЕЙ”
Владимир Николаевич Соколов (1928-1997 г.)
Перевод с русского языка на болгарский язык: Красимир Георгиев
Път дълъг криволичи.
Как мравка малка тук
през хиляди иглички
игличка тегли с труд?
Тя мъкне я самичка
по грапавия друм
с опулени очички,
с прилежен мравчи ум.
Размисляйки, се мръщи
под тежкия товар,
какво да каже вкъщи
на мравешкия цар:
„Бях в зор, рискувах всичко,
но ето, виж, успях.
Красивата игличка
довлякох тук без страх!”
Път дъ́лъг криволи́чи.
Как мра́вка ма́лка ту́к
през хи́ляди игли́чки
игли́чка те́гли с тру́д?
Тя мъ́кне я сами́чка
по гра́павия дру́м
с опу́лени очи́чки,
с приле́жен мра́вчи у́м.
Разми́сляйки, се мръ́шти
под те́жкия това́р,
какво́ да ка́же вкъ́шти
на мра́вешкия ца́р:
„Бях в зо́р, риску́вах вси́чко,
но е́то, ви́ж, успя́х.
Краси́вата игли́чка
довля́кох ту́к без стра́х!”
Превод от руски език на български език: Красимир Георгиев
Владимир Соколов
МУРАВЕЙ
Извилист путь и долог.
Легко ли муравью
Сквозь тысячу иголок
Тащить одну свою?
А он, упрямец, тащит
Ее тропой рябой
И, видимо, таращит
Глаза перед собой.
И думает, уставший,
Под ношею своей,
Как скажет самый старший,
Мудрейший муравей:
„Тащил, собой рискуя,
А вот, поди ж ты, смог.
Хорошую какую
Иголку приволок”.
—————
Руският поет и преводач Владимир Николаевич Соколов е роден на 18 април 1928 г. в гр. Лихославл, Калининска област. Завършил е Литературния институт в Москва (1952 г.). Член е на Съюза на писателите на СССР от 1953 г. Превежда поезия от български език, пише за България („Стихове от България”, 1960 г.). Автор е на книгите „Утро на път” (1953 г.), „Трева под снега” (1958 г.), „На слънчевата страна” (1961 г.), „Смяна на дните” (1965 г.), „Различни години” (1966 г.), „Избрана лирика” (1967 г.), „Сняг през септември” (1968 г.), „Втора младост” (1971 г.), „Четвърт век” (1975 г.), „Късно утро” (1977 г.), „Градски стихове” (1977 г.), „Благодаря ти, музика” (1978 г.), „Сюжет” (1980 г.), „Избрани произведения” (в два тома, 1981 г.), „Избрано” (1989 г.), „Посещение” (1992 г.), „Най-моите стихове” (1995 г.), „Стихове за Мариана” (1996 г.) и др. Носител е на високи литературни и държавни награди на СССР и на България. Умира на 25 януари 1997 г. в Москва, погребан е на Новокунцевското гробище.
Источник
Легко ли муравью сквозь тысячу иголок тянуть одну свою схема
Владимир Соколов
МУРАВЕЙ
Извилист путь и долог.
Легко ли муравью
Сквозь тысячу иголок
Тащить одну свою?
А он, упрямец, тащит
Её тропой рябой
И, видимо, таращит
Глаза перед собой.
И думает, уставший
Под ношею своей,
Как скажет самый старший,
Мудрейший муравей:
«Тащил, собой рискуя,
А вот, поди ж ты, смог.
Хорошую какую
Иголку приволок».
1961
М.В.Исаковский
* * *
Попрощаться с теплым летом
Выхожу я за овин.
Запылали алым цветом
Кисти спелые рябин.
Всё молчит – земля и небо,
Тишина у всех дорог.
Вкусно пахнет свежим хлебом
На току соломы стог.
Блекнут травы. Дремлют хаты.
Рощи вспыхнули вдали.
По незримому канату
Протянулись журавли.
Гаснет день. За косогором
Разливается закат.
Звонкий месяц выйдет скоро
Погулять по крышам хат.
Скоро звезды тихим светом
Упадут на дно реки.
Я прощаюсь с теплым летом
Без печали и тоски.
1925
Владимир Высоцкий
ВЕСЁЛАЯ ПОКОЙНИЦКАЯ
Едешь ли в поезде, в автомобиле,
Или гуляешь, хлебнувши винца, –
При современном машинном обилье
Трудно по жизни пройти до конца.
Вот вам авария: в Замоскворечье
Трое везли хоронить одного, –
Все, и шофер, получили увечья,
Только который в гробу – ничего.
Бабы по найму рыдали сквозь зубы,
Дьякон – и тот верхней ноты не брал,
Громко фальшивили медные трубы, –
Только который в гробу не соврал.
Бывший начальник – и тайный разбойник –
В лоб лобызал и брезгливо плевал,
Все приложились, – а скромный покойник
Так никого и не поцеловал.
Но грянул гром – ничего не попишешь,
Силам природы на речи плевать, –
Все побежали под плиты и крыши,
Только покойник не стал убегать.
Что ему дождь – от него не убудет, –
Вот у живущих закалка не та.
Ну, а покойники, бывшие люди, –
Смелые люди и нам не чета.
Как ни спеши, тебя опережает
Клейкий ярлык, как отметка на лбу, –
А ничего тебе не угрожает,
Только когда ты в дубовом гробу.
Можно в отдельный, а можно и в общий –
Мертвых квартирный вопрос не берет, –
Вот молодец этот самый усопший –
Вовсе не требует лишних хлопот.
В царстве теней – в этом обществе строгом –
Нет ни опасностей, нет ни тревог, –
Ну, а у нас – все мы ходим под богом,
Только которым в гробу, – ничего.
Слышу упрек: «Он покойников славит!»
Нет, я в обиде на злую судьбу:
Всех нас когда-нибудь кто-то задавит,
За исключением тех, кто в гробу.
Агния Барто
БОЛТУНЬЯ
Что болтунья Лида, мол,
Это Вовка выдумал.
А болтать-то мне когда?
Мне болтать-то некогда!
Драмкружок, кружок по фото,
Хоркружок — мне петь охота,
За кружок по рисованью
Тоже все голосовали.
А Марья Марковна сказала,
Когда я шла вчера из зала:
«Драмкружок, кружок по фото
Это слишком много что-то.
Выбирай себе, дружок,
Один какой-нибудь кружок».
Ну, я выбрала по фото.
Но мне еще и петь охота,
И за кружок по рисованью
Тоже все голосовали.
А что болтунья Лида, мол,
Это Вовка выдумал.
А болтать-то мне когда?
Мне болтать-то некогда!
Я теперь до старости
В нашем классе староста.
А чего мне хочется?
Стать, ребята, летчицей.
Поднимусь на стратостате.
Что такое это, кстати?
Может, это стратостат,
Когда старосты летят?
А что болтунья Лида, мол,
Это Вовка выдумал.
А болтать-то мне когда?
Мне болтать-то некогда!
У меня еще нагрузки
По-немецки и по-русски.
Нам задание дано –
Чтенье и грамматика.
Я сижу, гляжу в окно
И вдруг там вижу мальчика.
Он говорит: «Иди сюда,
Я тебе ирису дам».
А я говорю: «У меня нагрузки
По-немецки и по-русски».
А он говорит: «Иди сюда,
Я тебе ирису дам».
А что болтунья Лида, мол,
Это Вовка выдумал.
А болтать-то мне когда?
Мне болтать-то некогда!
1934
Елена Бычкова
* * *
Кто говорит, что время лечит,
Должно быть, вовсе не болел.
И не был жизнью покалечен,
Как уголёк в костре не тлел.
Не знал, наверно, адской боли,
И мук израненной души,
Что рвётся из груди на волю,
Сжимая сердце, как тиски.
Когда бегут кипящей лавой
Внутри багровые ручьи,
А по щекам струятся слёзы,
Как воск расплавленной свечи.
Когда, пронзая диким стоном,
Наружу рвётся волчий вой,
Но застывает в горле комом,
Терзая плоть своей тоской.
Теченье времени не лечит,
Оно даёт душе остыть.
Мы, просто, привыкаем к боли,
И продолжаем дальше жить.
Николай Олейников
ТАРАКАН
Таракан попался в стакан.
Ф.М.Достоевский
Таракан сидит в стакане.
Ножку рыжую сосёт.
Он попался. Он в капкане.
И теперь он казни ждёт.
Он печальными глазами
На диван бросает взгляд,
Где с ножами, с топорами
Вивисекторы сидят.
У стола лекпом хлопочет,
Инструменты протирая,
И под нос себе бормочет
Песню «Тройка удалая».
Трудно думать обезьяне,
Мыслей нет – она поёт.
Таракан сидит в стакане.
Ножку рыжую сосёт.
Таракан к стеклу прижался
И глядит, едва дыша…
Он бы смерти не боялся,
Если б знал, что есть душа.
Но наука доказала,
Что душа не существует,
Что печёнка, кости, сало –
Вот что душу образует.
Есть всего лишь сочлененья,
А потом соединенья.
Против выводов науки
Невозможно устоять.
Таракан, сжимая руки,
Приготовился страдать.
Вот палач к нему подходит,
И, ощупав ему грудь,
Он под рёбрами находит
То, что следует проткнуть.
И, проткнувши, на бок валит
Таракана, как свинью.
Громко ржёт и зубы скалит,
Уподобленный коню.
И тогда к нему толпою
Вивисекторы спешат.
Кто щипцами, кто рукою
Таракана потрошат.
Сто четыре инструмента
Рвут на части пациента.
От увечий и от ран
Помирает таракан.
Он внезапно холодеет,
Его веки не дрожат…
Тут опомнились злодеи
И попятились назад.
Всё в прошедшем – боль, невзгоды.
Нету больше ничего.
И подпочвенные воды
Вытекают из него.
Там в щели большого шкапа,
Всеми кинутый, один,
Сын лепечет: «Папа, папа!»
Бедный сын!
Но отец его не слышит,
Потому что он не дышит.
И стоит над ним лохматый
Вивисектор удалой,
Безобразный, волосатый,
Со щипцами и пилой.
Ты, подлец, носящий брюки,
Знай, что мёртвый таракан –
Это мученик науки,
А не просто таракан.
Сторож грубою рукою
Из окна его швырнёт,
И во двор вниз головою
Наш голубчик упадёт.
На затоптанной дорожке
Возле самого крыльца
Будет он, задравши ножки,
Ждать печального конца.
Его косточки сухие
Будет дождик поливать,
Его глазки голубые
Будет курица клевать.
Анна Ахматова
* * *
Я научилась просто, мудро жить,
Смотреть на небо и молиться Богу,
И долго перед вечером бродить,
Чтоб утомить ненужную тревогу.
Когда шуршат в овраге лопухи
И никнет гроздь рябины желто-красной,
Слагаю я веселые стихи
О жизни тленной, тленной и прекрасной.
Я возвращаюсь. Лижет мне ладонь
Пушистый кот, мурлыкает умильней,
И яркий загорается огонь
На башенке озёрной лесопильни.
Лишь изредка прорезывает тишь
Крик аиста, слетевшего на крышу.
И если в дверь мою ты постучишь,
Мне кажется, я даже не услышу.
Марина Цветаева.
* * *
Я с вызовом ношу его кольцо
— Да, в Вечности — жена, не на бумаге. —
Его чрезмерно узкое лицо
Подобно шпаге.
Безмолвен рот его, углами вниз,
Мучительно-великолепны брови.
В его лице трагически слились
Две древних крови.
Он тонок первой тонкостью ветвей.
Его глаза — прекрасно-бесполезны! —
Под крыльями распахнутых бровей —
Две бездны.
В его лице я рыцарству верна.
— Всем вам, кто жил и умирал без страху. —
Такие — в роковые времена —
Слагают стансы — и идут на плаху.
Ольга Бергольц
СУДЬБЕ
Раскаиваться? Поздно. Да и в чем?
В том, что не научилась лицемерить?
Что, прежде чем любить, и брать, и верить,
не спрашивала, как торгаш, — «Почем?»
Ты так сама учила. Как могла
помыслить, что придешь заимодавцем,
что за отказ — продать и распродаться —
отнимешь всё и разоришь дотла.
Что ж, продавай по рыночной цене
всё то, что было для души бесценно.
Я всё равно богаче и сильней
и чище — в нищете своей надменной.
конец 1940-х гг.
Алишер Навои
МУХАММАС
Позабыт моим кипарисом, я грущу все сильней в разлуке,
Очи плачут по нежной розе, – о, как жалок я с ней в разлуке!
Я без гурии райских кущей не пою много дней в разлуке:
Да какой же напев веселый запоет соловей в разлуке?
Попугай – и тот онемеет с нежным вкусом сластей в разлуке!
Жжет огонь любви мое тело — до костей, яр и зол сжигает,
Воротник лишь займется – пламя, глядь, уже и подол сжигает!
Обезумевший стон мой землю и небесный престол сжигает,
Если я не с ней, солнцеликой, весь подоблачный дол сжигает
Буря пылких моих стенаний, жгущих жарче огней в разлуке!
Ах, из сердца пролил я крови через взор еле зрячий много,
Плакал я, тоскуя по розе, росной влагой горячей много,
Порассыпал я слез-тюльпанов, истомлен неудачей, много.
Не кори, если я, забытый, не вознес громких плачей много:
Разве крик изойдет из тела, если жить все трудней в разлуке?
Нестерпимой болью я мучу, позабыт любимою, душу,
Не живящей чашей свиданья – горьким хмелем вымою душу!
Не спасти мне вовек от смерти ядом мук губимую душу,
Горек жребий измен, о время, – лучше ты возьми мою душу,
Разлучи и с душой и с жизнью: я с любимой моей в разлуке!
Не язви же меня, разлука, остриями беды горючей,
Сотни мук претерпи, о сердце, лишь не гнет соперников жгучий,
Не расстанься, душа, с любимой, хоть сто бед понависнут тучей,
Сотни тысяч жизней отдам я, лишь одним ты меня не мучай:
Нас губить, отняв друг у друга, о измена, не смей в разлуке!
От красы ее, жаром жгущей, вся душа дотла обгорела,
А чела ее жаркий светоч опаляет до пепла тело,
И о ней такое сравненье потому написал я смело,
Что, познав блаженство свиданья, мотылек сгорел до предела,
А к утру он погибнет снова, со свечою своей в разлуке.
О, как жалок бедный влюбленный, если нежная с ним не рядом,
В горе он соловью подобен, разлученному с вешним садом.
Жаль певца: и жив, да без розы, одинокий, он чужд усладам.
Как бездомный пес, без любимой Навои станет горьким ладом:
Боже, что за раб без султана! – Ты меня пожалей в разлуке!
Источник