Внутренняя мизогиния как избавиться

Личный опытДействуй, сестра:
Как я избавилась
от мизогинии
и поверила в женщин

Алиса Таёжная о том, как чувство сестринства приходит на смену женоненавистничеству

Текст: Алиса Таёжная

Есть популярный вопрос на собеседованиях о том, кем ты себя видишь через пять лет. Мой опыт подсказывает, что мы никогда не видим себя теми, кем через пять лет становимся. Или становимся ими параллельно с тем, как становимся ещё и кем-то другим. Пять лет назад я работала редактором и даже не представляла, что можно писать на сайт «для девочек» или «про девочек», не морщась от стыда. Пять лет назад я была больна серьёзной формой мизогинии с редкими проблесками выздоровления. Девушек я любила осторожно — по большей части тех, с кем общалась близко, — к остальным относилась снисходительно и/или брезгливо.

Для меня они капризничали в торговых центрах, устраивали скандалы на лобном месте в «Доме-2», водили своих парней на дебильные ромкомы и думали о красе ногтей. Если они добивались чего-то, то делали это немного хуже, чем их коллеги-мужчины. Если они публично выражали мнения, то были эмоциональны и не всегда последовательны. Я не шутила о них, как на Сomedy Radio, но многих характеризовала похожим образом — стереотипы удобны тем, что превращаются в хлёсткие мнения и ядовитые колонки без больших усилий. Только добавь желчи. Пять лет назад я не догадывалась, что незаметно для себя перестану думать так. Это история о том, как всё случилось. И это довольно типичная история.

Родители никогда не говорили мне, что девочки хуже мальчиков, но ощущение, что с девочками что-то не то, преследовало меня большую часть моей жизни

«Как ты могла, подруга моя? Ближе тебя ведь нет у меня!» — пела группа «Стрелки» всю мою юность. БГ пел: «У каждой женщины должна быть змея». А моя любимая киногероиня Людмила Прокофьевна рассказывала на свидании: «Но однажды моя лучшая подруга решила выйти замуж… за моего жениха. С тех пор я ликвидировала всех подруг». Родители никогда не говорили мне, что девочки хуже мальчиков, не настраивали меня против других, но ощущение, что с девочками что-то не то и доверять им нельзя, преследовало меня большую часть моей жизни.

Думая о том, как получилось, что доверять другим девушкам и уважать их было так трудно для меня, я пришла к выводу о том, что всё же самое главное — это то, как к дружеским отношениям относились наши родители. За редким исключением, они выживали. Постоянно переезжали, работали на нескольких работах и мирились с унизительными бытовыми условиями. Не только делу время, потехе — час, а ещё и семье время, дружбе — час, если этот час вообще был. Дружба — что-то со школьной скамьи, из счастливых студенческих времён, которые закончились с первыми годами пахоты. Работать с единомышленниками, встречаться с партнёром с похожими интересами, распоряжаться свободным временем, заводить детей, когда поживёшь в своё удовольствие, а не когда семья косо смотрит — роскоши нашего поколения у них не было. Как не было опции заведения и поддержания длительных горизонтальных связей. Наши родители часто умели дружить до гроба, как в пионерской клятве, но не всегда могли проводить время вместе весело и интересно.

Этот факт, в сочетании с историями о коварстве женской дружбы, поселил внутри меня ощущение, что я — одна в поле воин, а настоящая битва идёт за самое главное. За того самого человека. Само собой, есть книги сестёр Бронте и песни Аланис Мориссетт, Вивьен Вествуд и улыбки голливудских актрис, но чего стоит жизнь, если проживать её в одиночестве? Друзья приходят и уходят, а подруги и вовсе не в счёт. Подростковая дружба с девочками была чем-то вроде легкомысленной репетиции отношений, которые придут позже — с тем самым человеком, которого я так долго жду и который избавит меня от одиночества.

Источник

Личный опытДействуй, сестра:
Как я избавилась
от мизогинии
и поверила в женщин

Алиса Таёжная о том, как чувство сестринства приходит на смену женоненавистничеству

Текст: Алиса Таёжная

Есть популярный вопрос на собеседованиях о том, кем ты себя видишь через пять лет. Мой опыт подсказывает, что мы никогда не видим себя теми, кем через пять лет становимся. Или становимся ими параллельно с тем, как становимся ещё и кем-то другим. Пять лет назад я работала редактором и даже не представляла, что можно писать на сайт «для девочек» или «про девочек», не морщась от стыда. Пять лет назад я была больна серьёзной формой мизогинии с редкими проблесками выздоровления. Девушек я любила осторожно — по большей части тех, с кем общалась близко, — к остальным относилась снисходительно и/или брезгливо.

Для меня они капризничали в торговых центрах, устраивали скандалы на лобном месте в «Доме-2», водили своих парней на дебильные ромкомы и думали о красе ногтей. Если они добивались чего-то, то делали это немного хуже, чем их коллеги-мужчины. Если они публично выражали мнения, то были эмоциональны и не всегда последовательны. Я не шутила о них, как на Сomedy Radio, но многих характеризовала похожим образом — стереотипы удобны тем, что превращаются в хлёсткие мнения и ядовитые колонки без больших усилий. Только добавь желчи. Пять лет назад я не догадывалась, что незаметно для себя перестану думать так. Это история о том, как всё случилось. И это довольно типичная история.

Родители никогда не говорили мне, что девочки хуже мальчиков, но ощущение, что с девочками что-то не то, преследовало меня большую часть моей жизни

«Как ты могла, подруга моя? Ближе тебя ведь нет у меня!» — пела группа «Стрелки» всю мою юность. БГ пел: «У каждой женщины должна быть змея». А моя любимая киногероиня Людмила Прокофьевна рассказывала на свидании: «Но однажды моя лучшая подруга решила выйти замуж… за моего жениха. С тех пор я ликвидировала всех подруг». Родители никогда не говорили мне, что девочки хуже мальчиков, не настраивали меня против других, но ощущение, что с девочками что-то не то и доверять им нельзя, преследовало меня большую часть моей жизни.

Думая о том, как получилось, что доверять другим девушкам и уважать их было так трудно для меня, я пришла к выводу о том, что всё же самое главное — это то, как к дружеским отношениям относились наши родители. За редким исключением, они выживали. Постоянно переезжали, работали на нескольких работах и мирились с унизительными бытовыми условиями. Не только делу время, потехе — час, а ещё и семье время, дружбе — час, если этот час вообще был. Дружба — что-то со школьной скамьи, из счастливых студенческих времён, которые закончились с первыми годами пахоты. Работать с единомышленниками, встречаться с партнёром с похожими интересами, распоряжаться свободным временем, заводить детей, когда поживёшь в своё удовольствие, а не когда семья косо смотрит — роскоши нашего поколения у них не было. Как не было опции заведения и поддержания длительных горизонтальных связей. Наши родители часто умели дружить до гроба, как в пионерской клятве, но не всегда могли проводить время вместе весело и интересно.

Этот факт, в сочетании с историями о коварстве женской дружбы, поселил внутри меня ощущение, что я — одна в поле воин, а настоящая битва идёт за самое главное. За того самого человека. Само собой, есть книги сестёр Бронте и песни Аланис Мориссетт, Вивьен Вествуд и улыбки голливудских актрис, но чего стоит жизнь, если проживать её в одиночестве? Друзья приходят и уходят, а подруги и вовсе не в счёт. Подростковая дружба с девочками была чем-то вроде легкомысленной репетиции отношений, которые придут позже — с тем самым человеком, которого я так долго жду и который избавит меня от одиночества.

Источник

МнениеЖенская мизогиния:
Что заставляет нас
презирать свой пол

Разбираемся в стремлении дистанцироваться от других женщин

Нужно ли сегодня в атмосфере дискуссий о феминизме и равноправии доказывать, что женщины не хуже мужчин? Удивительно, но да. Убеждение, что женский пол «недотягивает» до мужского, отношение к женщинам как к созданиям преимущественно глупым, слабым или опасным — всё это мизогиния, или, другими словами, женоненавистничество. Разлитое в обществе невидимым слоем, порой в умиленно-покровительственной форме, оно закреплено в народной мудрости («курица не птица, баба не человек») и даже в философских трудах. Шопенгауэр предлагал считать женщину «родом промежуточной ступени между ребенком и человеком», а Отто Вейнингер радикализировал тезис и заявил, что «женщина — ничто». В итоге на свет появляются книги с заголовками вроде «Конец феминизма: чем женщина отличается от человека», и не стоит принимать их за частный случай мракобесия.

Текст: Елена Низеенко

Оправдание изнасилований женщин
и шутки про «телочек» — лишь часть того, что делает мизогиния с обществом

В сознании людей, подверженных мизогинии, мужчина за рулем дорогой машины ее заработал, а женщина — «насосала» и, садясь за руль, тут же становится причиной смертельной опасности на дороге. В свою очередь, ум, решительность и способность логически мыслить будто бы достаются мужчинам по умолчанию и праву рождения. Подобные стереотипы дают возможность делить людей на высший сорт и сорт похуже, пронизывая все сферы жизни и конструируя сложную сеть иерархий, основой которой остается мнение, что женщины во многом или во всём уступают мужчинам. Этот патриархальный тезис, который многие принимают за аксиому, определяет конфигурацию властных отношений в обществе, создает платформу для дискриминационных настроений по половому признаку и формирует поле неравных возможностей.

Однако не стоит думать, что мизогиния свойственна только мужчинам. Существует понятие внутренней мизогинии, когда женщины поддерживают стереотипы «все бабы — стервы», «женщины не способны логично мыслить» или «сама напросилась», соглашаясь, что «тут не поспоришь» и «так оно и есть». Проблему внутренней мизогинии и ее вредоносности поднял феминизм, и именно он предложил и стал использовать практики ее распознавания и ликвидации. Отслеживая примеры и женоненавистнические фразы-маркеры среди женщин, феминистская оптика дает возможность разбираться, как мы становимся агентами самодискриминации, к каким последствиям это приводит и как с этим бороться.

Столь негативное отношение к своему же полу вроде бы парадоксально, но из-за того, что оно повсеместно, женская мизогиния никого не шокирует. К тому же, продемонстрированная «своими», негативная оценка «слабого пола» вызывает больше доверия и выглядит неоспоримой данностью, с которой соглашаются даже сами женщины. Мизогиния льется из приемника голосом Ирины Аллегровой («все мы бабы — стервы»), со страниц женских изданий («мне проще общаться с мужчинами») и даже из уст знаменитых активисток («миллионы телочек, желающих слабости и подчинения»). Если умножить такие реплики на количество раз, которое они звучат каждый день, становится ясно, что проблему не стоит недооценивать.

Подчеркнутое презрение, а то и ненависть к своему полу берется не на пустом месте и не от хорошей жизни. Использовать внутренне-мизогинические практики мы начинаем вынужденно, зачастую неосознанно рассчитывая на «дивиденды» в виде социального одобрения. В первую очередь это дает чувство принадлежности к мужскому, более привилегированному обществу, повышение собственного статуса в сравнении с другими женщинами и в конечном итоге более комфортную позицию в условиях патриархата. Негласные установки, что вести себя «как баба» — плохо, а «как мужик» — наоборот, хорошо, приводят к тому, что у женщин возникает желание дистанцироваться от «телочек» и в целом от своего пола, осуждая «женские» черты, а также перенимать мужские модели поведения. Наверняка многие из нас могут вспомнить, как предпочитали вести себя «по-пацански», а в крайних случаях — выбирать исключительно мужской круг общения, воспроизводя патриархальную логику и подтверждая, что «говорить с женщинами особо не о чем».

«Женщины» и «мужчины» — это абстрактные группы, придуманные и наделенные определенными смыслами нами самими

Подобные предубеждения против своего же пола порождает и традиционное разделение профессий и интересов по гендерному признаку: на «умные-мужские» (спорт, наука, политика) и «глупые-женские» (вязание, кулинария, мода). Даже в адрес Wonderzine регулярно звучат обвинения, что изданию для современных и прогрессивных женщин негоже писать о нарядах, рецептах еды и косметике. Как вспоминает выпускница историко-филологического факультета РГГУ, «в нашей интеллектуальной компании считалось приличным носить джинсы, кеды и большие рюкзаки, а на всех нарядных девушек я все годы своей университетской жизни смотрела свысока, полагая их без исключения дурочками. Высшим же шиком бытового поведения для девушки считалось умение пить водку без запивки и без закуски: когда один юноша заметил, что я «пью водку по-мужски», счастью моему не было предела. Сейчас, конечно, вспоминать об этом смешно». В результате «девичьи разговоры», «девичьи мысли» и «девичьи интересы» в народе характеризуются как бессодержательные, бессмысленные и ничтожные — и эти взгляды зачастую разделяют и сами женщины.

Другой триггер женской мизогинии связан с внутренней иерархией в женской среде. Женские роли ограничены разнообразными рамками: национальности, телесного соответствия канону, возраста, репродуктивных способностей, сексуальности и так далее. На их основании и формируется некий унифицированный «идеал» женщины. Всё разнообразие личностей, характеров, увлечений и способностей сводится к единой позиции «Женщина», с фиксированным набором предписаний и возможностей. Это, в свою очередь, вынужденно иерархизирует женщин по степени соответствия шаблону и заставляет соревноваться между собой за право быть лучшей из подобных, а не наслаждаться своей уникальностью. Этот же эффект постоянной «женской конкуренции» дает и публичная радикализация «змеиной», «вражиной» сущности женщин, подпитывающая недоверие к другим женщинам, а также ставящая под сомнение возможность полноценной женской дружбы и взаимной поддержки.

Внутренняя мизогиния также концентрируется там, где артикулируется позиция «сама виновата» — где ищутся и находятся причины для избиения или изнасилования женщин. В комментариях к нашумевшей трагедии Татьяны Андреевой можно увидеть еще одну грань внутренней мизогинии в случае изнасилований: мысль о том, что самооборона — это не по-женски. Жутковатая «нормализация» женщин предполагает, что активная позиция защиты невозможна, а то и уголовно наказуема. Мизогинический посыл трактовок этой истории в том, что «нормальная женщина»: а) не окажется в мотеле; б) не окажется в ситуации склонения к тому, чего ей не хочется (секс по принуждению); в) поймет опасность ситуации заранее и не попадет в такую ситуацию в принципе. Если женщина в ситуацию таки попала, значит, с ней что-то не так.

Мизогиния преподносится как вопрос надуманный и несерьезный в мире,
где есть «проблемы поважнее»

При этом мизогиния зачастую преподносится как вопрос надуманный, несерьезный и неполитический в мире, где есть «проблемы поважнее». У самого термина мизогиния, как и у феминизма, сложились негативные коннотации — в итоге вместо того, чтобы высвечивать проблемные зоны существования женщин, сами эти понятия требуют оправданий и объяснений еще на этапе входа в общественные дискурсы. Хороший пример — недавняя бурная дискуссия по поводу использования слова «телочка». Позиция феминисток, настаивающих на неуважительном подтексте этого слова и его связи с более жесткими формами дискриминации женщин, воспринималась многими как «бабья дурь», не имеющая ничего общего с решением «серьезных» проблем.

Площадки для женоненавистничества не единичны и не ограничиваются фейсбучными спорами про «телочек». Если в профессиональной сфере директорки подбирают персонал, исходя не из профессиональных и личных свойств потенциального специалиста, а из нежелания работать в женском коллективе — это внутренняя мизогиния. В академической среде женщины могут блокировать институциональное развитие женщин при активном продвижении мужчин в академической карьере, выдвигая на меру весов не научные достижения кандидатов, а половую принадлежность. Телесность, сексуальные практики, отношения с собственной репродуктивностью — сферы, где каноничные представления о «нормальности» оформляются в систему, обнаруживающую и стигматизирующую «ненормальных». Такого рода действия и практики поддерживают костер внутренней разобщенности и ненависти женщин друг к другу, подпитывая его не только снаружи, но и изнутри.

Видеть мизогинию вокруг себя — значит понимать, что некоторые неприятные моменты в жизни могут быть связаны не с отношением к конкретной женщине, а с отношением к ней как части группы людей определенного пола с набором унифицированных признаков. «Ты дура, не потому что дура, а потому что баба». Агрессию и презрение, адресованные к группе, можно и нужно опознавать. А дальше нужно решать, задавать ли вопросы только к тому, что делать с последствиями агрессии, или же попробовать менять собственные рамки комфорта и конструировать собственную позицию относительно конкретных людей (а не их пола), стараясь преодолеть рамки мизогинии. Может статься, каждая из нас использует мизогинические формулы в своей жизни — эти коды не так легко распознать, когда они направлены вовне. Знание это также помогает осознавать свои собственные предубеждения и предрассудки. Выводить их на поверхность, делать видимыми — шаг в сторону поддержки всех женщин в их разнообразии и самой себя не в последнюю очередь.

Рожать, отстаивать свои интересы, быть активистками, с удовольствием домохозяйничать, стремиться к карьерной состоятельности — любая активность хороша до поры, пока не вменяется как единственно верная для каждой женщины мира. Оправдание изнасилований женщин и шутки про «телочек» — лишь часть того, что делает мизогиния с обществом. Когда женоненавистничество становится плотным и предельно реальным фоном жизни каждого человека, общество дробится в соответствии с риторикой патриархата. Противоядием для нас может стать понимание, что «женщины» и «мужчины» — это абстрактные группы, придуманные и наделенные определенными смыслами нами самими. Ведь в первую очередь мы — люди. Глупость, решительность, эмоциональность, стремление завести детей, профессиональность — по большому счету, это всё про человека. Какого она или он пола, вопрос второстепенный.

Если использовать фильтр на мизогинию в повседневности, можно обнаружить, как по-новому переосмысляются некоторые вещи. Например, стереотипная фраза «если женщину избили, это она сама напросилась» перестает быть констатацией «природной» способности женщины «довести» мужчину до физического насилия. Вопросы уже можно ставить по-другому: хотим ли мы быть участниками сообщества, в котором бить/избивать людей любого пола — это нормально; как сформировалось представление о допустимости физического рукоприкладства в отношениях; стоит ли игнорировать тот факт, что поддержка и сплоченность женщин против рукоприкладства — это выгодная стратегия становления новых позиций для женщин, где серая зона домашнего насилия как минимум начинает освещаться законодательно и так далее.

В целом внутреннюю мизогинию можно назвать эффективным инструментом для конструирования разобщенности женщин. Пелена из предрассудков, стереотипов, клише и ненависти окутывает патриархальное общество, иерархизирует женщин, вменяет унифицированный вариант «нормы» в нашем поведении, запросах, ожиданиях друг от друга и от себя. При этом внутренняя мизогиния уводит женщин от себя так далеко, как только может. Она объективирует и разделяет нас, а также заставляет смотреть друг на друга через призму вечной конкуренции.

Источник